— Что ты выдумываешь? — возмутилась я. —Ничего у меня руки не трясутся. И в глазах не тоска, а волнение. Допускаю, чтонемного похудела от переживаний, но ведь не каждый день на твоих глазах умираетчеловек.

Попил кофейку — и помер!

— Моя жена всегда говорит, что кофе вреден, —согласился Мишка. — Но, — он глядел на меня очень серьезно, —вот что тебе не дает покоя. Совестливая ты очень, Александра, в журналистикетак нельзя.

— Много ты понимаешь в журналистике, — фыркнула яи тут же опомнилась:

— Извини, не хотела с тобой ссориться. Но Миша, тыпойми: если бы Ахтырский помер после того, как мы с ним поговорили, всевыяснили, то я бы не так переживала. А тут сиди и мучайся: то ли я его довеладо инфаркта, то ли кто-то ему рот хотел заткнуть, чтобы он мне ничего нерассказал…

— Ты уж за что-нибудь одно беспокойся, —усмехнулся Мишка, — либо он от твоих статей помер, тогда, значит, никто заним не стоит, либо его убили, и тогда ты в его смерти не виновата.

— Как бы это узнать? — пробормотала я.

— Конечно, если сидеть за столом и вздыхать, то ничегоне узнаешь, — съехидничал Мишка, — едем сейчас туда.

— Куда?

— В морг, вот куда! — крикнул Мишка, так что Гюрзадаже выглянула из кабинета и спросила, с чего это мы так разорались.

Я сделала вид, что не расслышала, и пошла надевать куртку.Услышав змеиное шипение из кабинета, Мишка мгновенно испарился, как будто его ине было.

— Петухова! — крикнула Гюрза, очевидно, пароксизмавежливости хватило у нее только на один вчерашний день. — Тебе не кажется,что ты должна ставить меня в известность по поводу своих отлучек? Какпродвигается расследование?

— Виталий Андреич не предупреждал меня, что я должнаставить в известность кого-то, кроме него, — холодно заметила я инаправилась к выходу.

Положив руку на ручку двери, я оглянулась. Глаза уначальницы были такие выпученные, а физиономия такая красная, как будто ееобварили кипятком. Она шумно дышала с присвистом. Интересно, у пресмыкающихсябывает инфаркт?

Мишка ждал меня у выхода в своей старенькой «пятерке». Всюдорогу мы молчали, только у самой Куйбышевской больницы он сказал, чтобы япомалкивала и делала расстроенный вид.

— Впрочем, у тебя и так вид — краше в гробкладут, — неделикатно высказался он, — так что в морг мы как разкстати.

Внезапно перед самой больницей с боковой улицы перед намивыскочил какой-то нахальный серый «опель». Мишка, чертыхнувшись, вдавил педальтормоза в пол. Машина резко остановилась.

— Пускают же на дорогу всяких уродов! — в сердцахвоскликнул он. — Хорошо, только что колодки поменял, тормоза хорошие, а тобы врезались…

На территорию больницы пускали только труповозки имедицинские «рафики», так что мы с Мишкой пошли пешком.

Небольшое здание морга стыдливо пряталось за кустами сирени,которые сейчас, в октябре, еще были покрыты зелеными листьями. Я заметила:сирень не желтеет, кусты стоят зеленые до самых морозов, потом листья жухнут иопадают. Сирень я люблю, у меня на нее аллергии нет.

Мишка усадил меня на лавочку, велел никуда не уходить искрылся в недрах морга. Вокруг было относительно тихо, наверное, никакихпохорон сегодня больше не предвиделось.

Только я собралась было достать сигаретку и расслабиться намягком осеннем солнышке, как из дверей выскочил Мишка, подталкивая перед собойразбитного мужичка в грязно-белом халате поверх ватника.

— Вот, ты сам на нее посмотри! — сокрушалсяМишка. — Вот, сам погляди, до чего девку вся эта история довела! Кожа дакости, одни глаза на лице остались…

Мужичок оценивающе меня осмотрел и нехотя кивнул:

— Да, пропорция нарушена.

Я удивленно поглядела на Мишку: при чем тут мои пропорции?По весу тут покойников принимают, что ли?

— Ты посиди пока, — высказался Мишка тихонько ипродолжал, обращаясь к мужичку:

— Сергеич, Христом-Богом тебя прошу, помоги! Сил у менянет больше с ней возиться! Так переживает, что руки может на себя наложить. Итогда меня совесть замучает — сестра родная все-таки!

Ах, вот как, мы с Мишкой уже оказывается родственники! Я сделалапостное выражение лица и наклонила голову ниже, чтобы не рассмеяться.

— Бросить ее не могу, дома бывать почти перестал, а уменя, между прочим, дети малые… И жена все время пилит! Сам знаешь, какие женыбывают…

— Это да, — энергично закивал головой Сергеич, —это конечно…

Насчет детей Мишка приврал: дите у него было одно, и совсемне малое: сын-оболтус четырнадцати лет. Жена Мишку редко пилила, но, какговорится, ради красного словца…

— Помоги, Сергеич! — просил Мишка. — Разузнайвсе насчет того покойника! А я уж.., не постою… — Он расстегнул «молнию» насумке и показал мужичку литровую бутылку водки «Лапландия».

Видя, что разговор приобретает совершенно конкретноенаправление, Сергеич оживился.

— Дак что ты хочешь-то? Чего разузнать-то надобно?

— Вчера мужика привезли к вам, Ахтырский БорисБорисович, — деловито начал Мишка. — Так вот, как бы это узнать,отчего он помер?

— А тебе зачем? — подозрительно уставился на негоСергеич.

— Да тут понимаешь, какое дело… — Мишка сделал вид, чтоздорово смущен. — Сеструха моя.., вот она, — он кивнул наменя, — была у него в любовницах. Ты не думай, — заторопилсяМишка, — это она сейчас такая страшная, потому что переживает, а раньшебыла очень даже ничего себе. И, сам понимаешь, дело молодое, а он,Ахтырский-то, солидный был человек, директор фирмы.

Ну и уговорил девку. Квартира у нее отдельная, там ивстречались, чтобы жена его ничего не узнала.

— Ну дак и что? — спросил Сергеич. — Обычноедело, как у всех…

— Оно-то так, но понимаешь, покойный… как бы этопомягче выразиться… — Мишка сначала забуксовал, а потом выразился, какпридется:

— Покойный очень трахаться любил. Вот хлебом его некорми, дай только.., ну, это самое. Видишь, до чего девку довел — кожа дакости…

— Да, — деревянно кивнул Сергеич, глядя на меня слегким недоверием.

— А потом вдруг — раз! — и помер, — продолжалМишка. — И она ночей не спит, переживает. Думает, может, у него инфарктоттого, что ну.., надорвался, сердце и не выдержало. Вот я и хочу выяснить,если у него инфаркт, то это одно дело, а если от чего другого он помер — нуотравился там, то тогда сестра, стало быть, ни при чем, и можно спать спокойно.Так, Сергеич, как бы это узнать, а?

— Ну, — Сергеич помолчал, — это делоответственное. Вскрытием у нас врачи занимаются, они с нашим братом санитаромне больно разговаривают.