Для кутежа почему-то выбрали боулинг. Ирина сломала о шар два ногтя, а Светлана — целых три и наутро охала от боли в руке, едва ли не выдернутой из предплечья тяжелыми шарами. Там же за столиком, между бросками, они выпили еще бутылку мартини на троих, после чего Влад, долго перемигивавшийся с лоснящимся красавцем, в одиночку томившимся у барной стойки, отбыл, оставив их на произвол судьбы.

— Что за жизнь? — горько констатировала Светлана. — Приходишь ты пьяная, на все согласная, а мужики друг на друга лезут. Стыдоба!

Она гостила у Ирины еще два дня, а потом уехала обратно в Москву. А через неделю после отъезда подруги самая прославленная балерина театра неожиданно собралась на пенсию. После ее оглушительных проводов на заслуженный отдых режиссер неожиданно предложил Ирине попробоваться в ведущей партии «Жизели».

— Волнуешься? — спросил Женька перед выходом. Голос у него был совершенно не мужской, писклявый, с тягучими гласными. Ее одно время занимал вопрос: почему все педики так жеманно разговаривают, независимо от возраста и места проживания? Вон, москвичи, к примеру, акают, вологодцы — окают, а в Пензе вообще не говорят, а выпевают окончания. А вот поди ж ты, педики говорят одинаково!

Женька, здоровый слон с мощными ногами культуриста, тоже был педиком. Впрочем, в отличие от своих друзей по балетной братии, совершенно некапризным. Примадонну из себя не корчил, работал на износ, так что на его пристрастия никто внимания не обращал.

Ирина тоже. В конце концов, когда партнер по сорок раз за день хватает тебя промеж ног, никаких эротических чувств эти прикосновения не вызывают. Женька исполнял партию принца Альбера. Борис Ильич после проводов на пенсию примы долго взвешивал за и против, но потом, перекрестившись, поставил в пару к Ирине не заслуженного Козлова, а молодого Женьку. Выбор был оправдан. Для Семена Козлова, отпахавшего в театре уже десять лет, Ирина была высоковата. Рослый Женька гармонировал рядом с ней гораздо больше.

— Совсем не волнуешься? — допытывался Женька скрипучим фальцетом.

— Нет, — покачала головой Ирина.

— А чего зеленая такая?

— Я зеленая?

— Ну не я же… В зеркало глянь, сквозь пудру зелень проглядывает. Нет, ты все-таки волнуешься… Слышь, говорят, вчера Козлов в истерике бился, требовал роль обратно. Грозился жаловаться на Борюсика пойти. Как думаешь, пойдет?

— Кудой? — фыркнула Ирина.

— Тудой. В администрацию. Там у него, говорят, фанаты.

— Ну, вот сегодня и проверим, — вяло ответила она. — Если что, мы их легко узнаем по красно-синим колготкам.

— Смешно, — серьезно сказал Женька. — Но мне бы не хотелось, если честно. У меня впервые такая важная роль. Не хватало еще, чтобы всякие… Козловы портили кровь. Нет, ты правда нормально себя чувствуешь?

— Отвяжись, — попросила она.

Он отвязался, отошел подальше, продолжив бурчать под нос что-то про Козлова, премьеру и главную роль. Ирина, удостоверившись, что ее никто не видит, вороватым движением подвинула к себе сумку, вытащила пузырек с таблетками и отправила в рот целую пригоршню, разжевывая, кривясь от горечи.

Боли в спине преследовали ее уже пару месяцев, с момента резкого увеличения нагрузки. Ежедневно, зарядившись обезболивающим, она приходила на репетиции и, стиснув зубы, терпела, вживаясь в нелегкую роль крестьянской девушки Жизели. Репетиции шли не слишком хорошо. Борис Ильич новобранцами был недоволен, покрикивал и колотил Женьку по ногам палкой. Тот шипел и вполголоса посылал мучителя подальше.

— Я все слышу, дорогой мой, — ехидно кричал Борис Ильич из другого конца зала. — И если ты думаешь, что мучения вечером закончатся, то глубоко заблуждаешься. Я тебе еще ночью приснюсь!

Ириной он был недоволен не так сильно, потому палкой по ногам и спине ей не доставалось, но замечания сыпались градом. Преподавателю не нравилось все: руки, ноги, спина, шея.

— Деточки мои, в этой сцене у вас должны быть тяжелые, проникающие позы, — требовал он, когда они репетировали сцену явления принца Альбера на кладбище, к могиле возлюбленной. — Вы поймите, это трагедия, а не водевильчик! Ты мертва и должна сыграть призрака, его одновременное притяжение и отторжение от любимого. Больше пластики, что ты руками машешь, будто рубишь дрова? Ира, вот тут ты кладешь его голову на ладонь: ты не просто голову кладешь, ты его жизнь держишь в руках, защищаешь от Мирты, понимаешь?

Она понимала, но к вечеру так тупела от боли, что сама мысль о еще одном па казалась невыносимой. Проклятущий пух летел в окна, и труппа постоянно чихала. Некоторые особо чувствительные пили кларитил. Ирина себя чувствительной не считала, но в последнее время боли усилились. Она понимала, что это наверняка что-то куда более серьезное, чем простое растяжение, но позволить себе слечь не могла. На кону стояла карьера, возможность выйти из состава кордебалета в солисты, а это был уже совсем другой статус, тем более что место было.

— После Нового года будем репетировать «Лебединое озеро», — мечтал Борис Ильич в перерывах. — Ира, если справишься с «Жизелью», отдам тебе роль Одетты.

Она равнодушно кивала, хотя эта партия была ее давней мечтой, и старалась не думать о том, что после премьеры ей предстоит встреча с эскулапом, готовым разобрать ее позвоночник по винтику, дабы найти тот пульсирующий ком боли, не дающий жить и танцевать. Ирина допускала, что, возможно, на какое-то время выпадет из балетной жизни, но после премьеры роль — ее. Забрать себе «Жизель» никто не посмеет, а конкурировать особо не с кем, разве что с Машкой Супоневой. У них и уровень был примерно одинаковым, только Машка была ниже на полголовы, вот и пролетела с ролью, как фанера.

В день премьеры Ирина, не выдержав, сходила к врачу и сделала обезболивающий укол. Массировавший ей позвоночник придворный лекарь задавал вопросы и неодобрительно качал головой, когда она ойкала от прикосновений его холодных пальцев.

— Ира, это не мышцы, — сказал он. — Ты Борису сказала, что спина болит?

— После премьеры скажу, — ответила Ирина сквозь зубы.

— Ты дура, что ли? — возмутился врач. — Не хочешь говорить, я сам скажу.

— Только попробуйте!

— И попробую!

Она соскочила с кушетки, голая по пояс, и, прижимая к груди кофточку, начала бессвязно лепетать о роли, о том, что премьеру нельзя отменять и что непременно пройдет все обследования прямо завтра. А сегодня — один укольчик, и всего делов. Врач крутил головой, убеждал, но потом сдался.

Ирина помнила только первую минуту, когда заиграла бессмертная музыка Адольфа Шарля Адана и она выпорхнула на сцену под шквал аплодисментов. В голове еще билась мысль, что надо поискать глазами мужа и родителей, сидевших где-то в зале, но потом совершенно забыла и о них, и — чудо из чудес! — о боли в спине.

Боль вернулась, когда она вышла на поклон. Женька поглядывал на партнершу искоса, но, слишком захваченный собственным успехом, не обратил внимания на ее вымученную гримасу и даже цветы не сразу забрал.