– Прямо одно лицо, – усмехнулся чубчик.

– Я не сестра! – отчеканила Майя. – А вы не имеете права.

Старшина махнул рукой.

– Ладно, идите. И в следующий раз не забывайте. Мало ли что, у нас все-таки Москва, а не это…

Он пощелкал пальцами, ища ответа.

– Не Рио-де-Жанейро, – помог чубчик.

– Вот именно, – согласился старшина, хотя не был уверен, что в Рио-де-Жанейро с криминогенной обстановкой лучше.

Это запало ему в голову, да так крепко, что через месяц, выписавшись из больницы, он пришел к сестре-студентке, сел за ее компьютер и, тыча в клавиши неповоротливыми пальцами, отыскал в Интернете информацию про этот город. И узнал, что на окраинах Рио-де-Жанейро миллионы людей живут без законов, правил, без власти, абсолютно стихийно – и полицейские туда не суют носа.

– А говорят – Москва! – радостно удивился старшина, гордясь, что живет не в таком бессовестном городе, как ему, уроженцу Пензы, вот уже восемь лет казалось – хотя, конечно, и Пенза, скажем прямо, не сахар.

В метро была такая давка, что Дениса прижало к Майе вплотную, лицом к лицу. Денис хоть и уперся рукой в потолок, сдерживал всем телом напор сзади, а все равно его притискивало к Майе. За всю жизнь Денис не бывал в таких ситуациях, разве что в клубе на танцах, но танцы – дело другое. Некстати вспомнилось, как он однажды, выпив, пригласил одинокую геологиню Ломяцкую, женщину высокую и широкоплечую, и, слегка прижавшись к ней, почувствовал вдруг непрошеный, как бы это сказать, прилив незваных сил. Он хотел отстраниться, но Ломяцкая мощным движением надавила ему пальцами на поясницу, так молча и протанцевали до конца, хорошо хоть свет был не полный, а только от новогодней елки с лампочками. Ничего потом с Ломяцкой не было, эпизод остался эпизодом. Но не забылся, возник в памяти, и тут же Денис почувствовал, что сейчас с ним может произойти то же самое. Не дай бог, подумал он. И, естественно, как только подумал, так оно, непрошеное, и начало происходить. Майя, подобно всем нормальным девушкам, не любила чужих прикосновений, а мужскими нарочитыми особенно брезговала. Если она будет ездить по Москве на машине, то из-за этого. Мерзко, когда кто-то так и норовит протиснуться сзади, встать слишком близко, придвинуть на поручне свою ладонь – как правило, влажную.

Вагон качнуло, Дениса прижало к Майе вплотную, он тут же отшатнулся, уперся в потолок обеими руками, покраснел. Но Майя успела почувствовать. Ей стало неприятно. Но тут же она с ужасом поняла, что хочет еще раз это испытать.

Майя начала шевелиться, чтобы встать боком, избежать этого. Но не получилось – именно в это время опять качнуло, на этот раз с ее стороны, людская масса надавила, прижала, теперь Майя подалась вперед. Она уперлась руками в Дениса, чтобы не допустить слишком тесного сближения, но не удалось.

И с Майей произошло то, что бывало у нее с Саней – правда, не каждый раз, и не так сильно.

Она не просто обиделась на себя, она возмутилась, она, если бы смогла, ударила себя по щеке за это паскудство, то есть не себя, а то в себе, что так грубо вышло из-под контроля. Она глянула на Дениса с досадой, с возмущением, а тот вдруг склонился и что-то прошептал.

– Что?

– Я не нарочно, извини! – громче сказал Денис.

Вот дурак-то, ну и дурак, подумала Майя.

Но эта мысль ее немного успокоила. Да, дурак. А с дурака какой спрос? То, что она тоже стала слегка на миг дурочкой – ну бывает. С кем поведешься, от того и наберешься.

Наконец они вывалились из вагона, распаренные, мокрые, растерянные, но с таким видом, что это просто жара и давка, больше ничего. Остальное – случайность.

– Куда теперь? – спросил Денис.

– Сейчас решим.

Майя достала телефон, позвонила Сане. Выяснилось, что тот не добрался до метро, подходы к «Шаболовской» со стороны Ленинского проспекта оцеплены наглухо по неизвестной причине. Или, наоборот, подходы к Ленинскому со стороны «Шаболовской», откуда смотреть. Но Саня преодолеет, он уже видит грузовик, под которым можно пролезть.

– Никуда не лезь, а жди меня, я сама туда приеду, – сказала Майя. – Иначе мы никогда не встретимся.

После этого она спросила Дениса:

– Где у тебя номер твоей девушки?

– В телефоне.

– Само собой, где в телефоне, покажи.

Денис стал нажимать на кнопки, показал: «Маша» – и номер. Майя набрала этот номер на своем телефоне, дала трубку Денису.

Тот поговорил с Машей. Оказалось, что она тоже застряла где-то примерно в том же месте, что и Саня.

Майя тут же перезвонила Сане и велела ему отыскать Машу, продиктовала телефон, чтобы он с ней созвонился. Женщина в Москве одна совсем, ничего не знает, ей надо помочь.

– Спасибо, – поблагодарил Денис.

И они пошли дожидаться поезда. Поезд подошел, Майя выглядывала, какой вагон посвободнее, и направилась к нему. Денис шел за нею, стараясь на нее не смотреть, хотя глаза воровским образом все-таки скользнули сверху вниз.

Виктор Дмитриевич Мосин не любил, чтобы его называли по отчеству: был моложав, выглядел едва ли на сорок, хотя ему под пятьдесят, виски только тронуло серебряными искорками, но это даже красиво – оттеняет моложавость лица и выглядит, как ранняя, не соответствующая возрасту седина. В его энергичной организации свежесть и здоровье всегда ценились, молодость никогда не была помехой. Приятно ежедневно слышать от коллег похвалы, а от молодых сотрудниц комплименты. Впрочем, и не от молодых тоже.

Но, несмотря на это, последние годы Виктор Мосин чувствовал постоянную усталость, будто он прожил не одну жизнь (вернее, половину ее), а уже целых две. И новая семья не спасала, наоборот, стала тяготить бесконечными домашними заботами, к которым Виктор потерял интерес. Раньше с головой увлекала работа, в мероприятиях которой виделся большой государственный смысл, стимулируемый кое-какими и личными интересами – плюс интерес движения по служебной лестнице. Теперь не то. Раньше получишь задание, информацию к размышлению, указание, прямой приказ – и соображаешь, как лучше выполнить, как представить результаты в выгодном свете. Соберешь подчиненных, устроишь мозговой штурм. Все серьезно, четко, приятно смотреть на дельные серьезные лица…

Не то, все стало не то. Вместо служебного возбуждения – вялый вопрос: а зачем, собственно? Давным-давно, когда он только пришел в эту систему, ему досталось задание, в котором он постиг содержание, то есть что делать, но не вполне уяснил цель, то есть зачем. И спросил об этом начальника своего, Жевтоватого, царство ему небесное, Василия Трифоновича.

Тот постучал пальцами по столу и задал встречный вопрос:

– А что именно делать, ты понял?

– Понял.

– Тогда зачем тебе знать зачем?

– Для лучшего выполнения.