– У нас тут мальчик умирает! Дайте ваш вездеход с мигалкой, в больницу отвезти! – прокричали из толпы.

– Я соболезную, – сказал Девов. – Сейчас мы немедленно организуем скорую помощь из ЦКБ!

– Мы сами все организуем! – был ответ.

И толпа бросилась к машине, открывая двери.

Естественно, двери были заблокированы, тогда машину стали раскачивать.

Стрижак не понимал, что делать. По инструкции надо стрелять. Но как стрелять в толпу? Она ведь в таком состоянии, что не воспримет выстрелов и не заметит смертей (с такой толпой ему приходилось иметь дело лет десять назад – не здесь, совсем в других местах, тогда он понял, что в иные моменты масса людей так же нечувствительна к выстрелам, как ватный матрас). Ну хорошо, отстреляет он сейчас из своего ПММ двенадцать раз, а потом, сменив магазин, еще двенадцать. Что дальше?

Пока он думал, Девов, которого охватило чувство клаустрофобии, решил открыть дверцу и выйти.

– Послушайте! – закричал он.

– Ведь если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно! – последовал странный ответ.

После этого Девова схватили и не отвели, а просто отнесли от машины, потом выволокли шофера, положили в машину окровавленного мальчика – и вот «майбах» (между прочим, его, Девова, личный, а не государственный), оглушительно сигналя, поехал все быстрее и быстрее – впереди бежали люди и на ходу объясняли, в чем дело и почему машину надо пропустить, в результате она вырвалась из людского скопления и помчалась. Сидевший за рулем потомственный таксист Вадим Суворьев хоть и жалел, оглядываясь, стонущего мальчика, не мог не испытывать восторга: впервые в жизни он ехал на такой роскошной машине, да еще по Москве, не зная препятствий.

Скажем сразу, что мальчик останется жив, но, увы, слова вернувшегося Суворьева о том, что «сдали в реанимацию», были истолкованы превратно, кто-то обронил: «Умирает мальчишка», а кто-то сказал: «Умер». Так и пошло, и было решено общей молвой: конная милиция убила мальчика.

Естественно, это отозвалось по всей Москве, чему способствовали средства массовой информации. Ник Пирсон, неизвестно как переместившийся с юго-запада на северо-запад, уже фактически не выходил из прямого эфира и передавал:

– В поддержку мирной демонстрации и похоронной процессии на проспекте Ленина сделалась на том месте организация по защите прав человека «Свободная зона». Она возглавила процессию. Но реакция была уже по всей Москве. В ответ на колонну обычные люди шли на севере Москвы. Если южная армия и милиция были не в состоянии преградить путь даже с помощью танков, вышло иначе на севере. На демонстрантов бросили подразделения конной милиции – это древний русский способ подавления беспорядков. Конные милиционеры, включая женщин, которые в России являются особенной беспощадностью и жестокостью, топтали и давили копытами. В результате несколько человек были убиты с летальным исходом, но маленький ребенок только что был доставлен в больницу, где скончался, не приходя в сознание. В это время на ситуацию приехал член правительства Девов, который куратор общественных организаций. Его хранитель начал угрожать оружием, в адекватный ответ люди, в том числе толпа, схватили машину и вывели оттуда Девова, который по моей предположительности теперь является заложник. По этому следствию события принимают все более резкий поворот, я, Ник Пирсон, я всегда говорю вам об этом, оставайтесь с нами в эфире.

Ник говорил это громко, перекрикивая голоса, и те, кто удерживал Девова, вдруг поняли, что они действительно захватили заложника, да еще какого! Битцев приказал наиболее крепким членам своей команды взять Девова в кольцо. Петр Стрижак пытался пробиться к нему, но тут кто-то ударил сзади по голове, Стрижак упал, потерял сознание, а когда сел на асфальт, щупая шишку на голове, обнаружил, что пистолет у него исчез. Осталась только запасная обойма, от которой нет толку. Пистолет пропал, Девова он не защитил, можно подавать заявление об уходе – и ведь просто так не отпустят, заставят служить с понижением.

Как бы не так, сказал мысленно Стрижак. Он увидел, что сидит перед ларьком с мороженым. У продавщицы был бойкий день: проходящие с большой охотой раскупали ее сладкий и холодный товар. И Стрижаку страшно захотелось мороженого. Но у него не было денег. По правилам, у охранника на маршруте нет вообще ничего, кроме оружия, средств связи и идентификационного жетона на шее. Стрижак встал, держась за голову, подошел к киоску.

– Что, напекло? – спросила из тенистой прохладной глубины продавщица.

– Ударили, – сказал правду Стрижак.

– Что творится! – ответил голос. – Хотите мороженого?

– Хочу, денег нет.

– Такой мужчина, а нет денег! – удивился голос.

– Бывает.

– Ладно, я вам так дам. Отдадите, когда сможете!

И продавщица протянула ему мороженое, Стрижак при этом отметил, что мороженое было не из дешевых, хотя и не самое дорогое. И это было ему отдельно приятно. Он рад был за женщину, что она оказалась такой доброй. А продавщица, в свою очередь, была благодарна мужчине за то, что он дал ей возможность проявить доброту. Теперь она ждала еще кого-нибудь, чтобы еще раз даром дать мороженое: добро, как и зло, штука привязчивая – начни делать, не остановишься.

Девова, онемевшего от возмущения, от унижения и обиды, на всякий случай связали чьей-то дурацкой банданой пиратского вида, с черепушками и костями по черному полю, и повели, выводя вперед.

– С нами Девов! – кричали. – Только попробуйте напасть, вам же будет хуже!

Но никто не пробовал нападать, конная милиция отскакала дальше, туда, где, как и на Ленинском проспекте, выстраивалась заградительная линия.

А Саня Селиванов, встревоженный, звонил Майе Капутикян.

– У вас все нормально?

– А у вас?

– Более или менее.

– Мне это не нравится! – сказал Саня. – Я пробираюсь к тебе.

– Лучше я к тебе!

Саню напрягало, что Майя всегда стремится настоять на своем, поэтому он сказал:

– Мы так заблудимся. Давай у Пушкина тогда, в смысле, через метро, потому что поверху не пройдешь.

– Ладно, у Пушкина через полчаса примерно, – сказала Майя.

Ее слова слышал мужчина лет тридцати, Денис Володаев, приехавший в Москву только вчера.

Он был из забайкальского села Чара, названного по одноименной реке, в честь которой назван также известный геологам и ювелирам минерал чароит неестественно красивой красоты, сиреневого цвета. Добывают его только на Чаре и больше нигде в мире, но, поскольку на добычу наложены ограничения, занято этой работой небольшое число людей, а вокруг – несусветная безлюдная глушь и пустота, спасибо еще, что есть железнодорожная ветка до Тынды. Но люди работают, живут, женятся, рожают детей – все как положено. Денис здесь и родился, и учился, и остался работать, и выбирался только два раза в Читу и один раз в Иркутск. И вот появился в местной администрации человек Дугин, то ли сосланный из Читы, то ли засланный на время набраться конкретного опыта, необходимого для дальнейшей карьеры, а с ним жена Маша. И, естественно, они очень быстро пересеклись, то есть Маша с Денисом. Денис, который до этого имел связь с сорокалетней кладовщицей Адой, женщиной большого жизненного опыта и одинокой, считал себя по этой причине тертым калачом в женском вопросе: Ада была местной красавицей, а предпочла его, это что-то значит! Поэтому, когда, вскоре после появления Дугиных, собрались в местном клубе отметить день рождения главы местной администрации (все праздники, включая семейные, тут справляли сообща), Денис сказал Маше прямо в глаза, столкнувшись с ней и с Дугиным в полутемных сенях: