Впрочем, тетя Зарина была далека от религиозного фанатизма. Она, например, полностью отрицала идею всепрощения и не собиралась быть терпимой. Не считала, что воздается по заслугам. Со священником она вела долгие теологические споры, отказывалась называть его батюшкой и исповедоваться.

Но даже это было не главное. Священник умирал от рака. Медленно и мучительно. Тетя Зарина поняла это сразу, когда его увидела. И диагноз поставила мгновенно. Там даже двух вариантов быть не могло. Священник не хотел ложиться в больницу, о чем просила его тетя Зарина, и говорил, что пока есть силы – будет служить.

Тетя Зарина за разговорами поила его своими отварами. Священник улыбался, благодарил и уповал на Бога. Она злилась на себя, на него, на Бога, на всех сразу, потому что была бессильна.

Именно тетя Зарина меня крестила. Втайне от бабушки и мамы, хотя Георгий знал. Бабушка была в редакции, мама в Москве. Бабушка вернулась из очередной поездки и даже не сразу заметила простой оловянный крестик у меня на шее. Она ахнула и села мимо стула.

– Что ты сделала? – спросила она у тети Зарины.

– То, что считала нужным, – ответила та.

– А Георгий?

– Он знал и согласился.

– Почему? Почему ты ей разрешил?! – кричала бабушка уже деду Георгию.

– У девочки будет ангел-хранитель, – ответил Георгий, – он ее защитит.

– И ты в это веришь? – возмутилась бабушка.

Георгий пожал плечами и замолчал. Разговор был окончен.

С тех пор по большим православным праздникам тетя Зарина брала меня с собой. Бабушка всерьез собиралась писать учебник по истории партии для младшего школьного возраста.

Священник умер на глазах у тети Зарины. У него была ремиссия. Он хорошо себя чувствовал, даже поел. Тетя Зарина впервые за долгое время улыбалась и даже смеялась, довольная, что последний отвар дал такой результат. Было както очень хорошо – солнечный, нежаркий день. Священник (мама не помнит, как его звали, а у бабушки уже не спросишь) шутил и делал тете Зарине комплименты. Они пошли на речку. Тетя Зарина, опять же впервые за долгое время, шла по тропинке и не смотрела под ноги – не выглядывала траву, цветок... Она шла просто так, гуляла, чего не делала много лет. И даже не думала, что можно так просто идти, ничего не собирая, без мешка, идти и смеяться.

На реке мальчишки прыгали с тарзанки в воду. Он тоже решил прыгнуть. А она не остановила.

Мальчишки расступились перед взрослым. Им, наверное, он казался совсем стариком. Священник прыгнул и не вынырнул. Мальчишки первыми догадались, что что-то не так, и побежали в деревню, за мужчинами. А тетя Зарина еще долго смотрела на воду, думая, что он дурачится и сейчас вынырнет, выскочит из своего укрытия.

Она была готова к тому, что святой отец умрет от рака. Она бы это приняла. Но такую – нелепую, дурацкую смерть она принимать отказывалась. Больше в церковь не ходила. Никогда.

Для нее эта смерть стала страшным ударом. И это не преувеличение. Именно страшным и именно ударом. Тетя Зарина перестала топить печку и готовить отвары. Зачем лечить человека, если в один прекрасный день он может пойти на реку, нырнуть и не вынырнуть. Какой смысл?

Он перестал говорить совершенно неожиданно. Сначала никто даже не обратил на это внимания. «Если можешь помолчать, молчи или иди к женщинам на кухню», – часто повторял Георгий своему сыну Зорику, маминому сводному брату, который в отличие от скупого на словесные выражения отца поговорить любил. А тут Георгий замолчал совсем. И никто не мог понять – то ли он просто не хотел разговаривать, то ли не мог и нужен врач. Когда спрашивали, Георгий отворачивался. Потом Зорик вспомнил, что последней, с кем разговаривал отец, была Мария.

– Он молчит, – пришел к бабушке в редакцию Зорик, – может, ему врач нужен? Что случилось?

– Никто ему не нужен... – заплакала бабушка.

Зорик постоял немного и вышел. Бабушка продолжала плакать.

Тот год был очень тяжелый. Георгий похоронил Зарину – женщину, которая все эти годы была рядом, хранила дом, пекла хлеб, стирала, растила детей и ни разу не упрекнула его даже взглядом. Женщину, которая знала, что муж все эти годы любил другую. Любил так, как она любила его. Он был готов отдать жизнь за ту, другую, а она – за него. Она жила ради этого мужчины, воспитывала его дочь, потом внучку.

Бабушка была на похоронах Зарины. Плакала так, как будто хоронила сестру. Она была не готова к ее смерти. Если к смерти вообще можно быть готовым.

А через полгода после похорон бабушка вышла замуж. За человека, которого совсем не любила.

Нам с мамой в Москву она позвонила и сообщила уже о свершившемся факте. Даже не нам – у нас не было телефона, а соседке.

– Зачем? – спросила у соседки моя мама, как будто та была единственной, кто знал ответ на этот вопрос.

– Как зачем? Чтобы мужчина был рядом, – ответила с энтузиазмом соседка.

– Нет, – покачала головой мама, – это не в ее стиле, это она назло.

– Кому назло? – удивилась соседка.

– Георгию. Он не предложил ей выйти замуж, – догадалась мама. – Она ждала, что он предложит ей выйти за него. Всю жизнь ведь мечтала. А он не предложил. Вот она и выскочила за первого попавшегося. Обиделась.

– Ой, да ладно. Такие страсти, – махнула рукой соседка, – в ее-то возрасте!

– Да, такие страсти...

– Хорошо, а почему она прямо ему не сказала, этому своему Георгию? Мол, так и так, давай поженимся.

– Гордость.

– А он, почему он не объяснил?

– Решил, что сама должна понять, почувствовать.

– Ужас. Как все сложно...

– Они любили друг друга всю жизнь.

Бабушка переехала в дом к мужу и начала устраивать новую жизнь. У нее был медовый месяц. Мама зашивалась на своих бесконечных работах. Они без конца созванивались и ругались.

– Мама, я так на тебя рассчитывала! Ты же мне обещала, что заберешь Машку. Что? Не можешь? А мне что прикажешь делать? Ты мне ничего не должна? Сказать спасибо, что вообще родила? Мама, ты сама себя хоть слышишь? Куда отправить? Как? Где я ей путевку достану? Сейчас же не лето! А учеба?

Бабушка что-то ответила, а потом позвонила и сказала, чтобы приезжали. Она встретила нас на вокзале – совсем другая, какая-то незнакомая.

– Мы в редакцию или домой? – спросила я радостно, думая, что, как обычно, приехала к бабушке.

– Ты поедешь дальше, – сказала бабушка.

– Куда? – все еще радовалась я.

– В горы.

– До вечера?

– На полгода.

Обычно меня ошарашивала такими новостями мама, а тут бабушка... любимая...

В общем, всю дорогу я проплакала.