– Как думаете, что с ним на самом деле сталось? В смысле, с тем парнем.

– С Чарли Крабтри?

– Да. Думаете, он до сих пор жив?

Аманда призадумалась.

За последнюю пару дней она разузнала про убийство в Гриттене практически все возможное, но до сих пор не знала, что и думать. С одной стороны, поиски Крабтри были действительно полномасштабными: в них были вовлечены сотни полицейских, все местные поисково-спасательные группы с собаками-ищейками, люди с хорошим знанием местности и рельефа – и все это для поисков обычного подростка, который явно не мог уйти слишком далеко.

Но, с другой стороны, его так и не нашли.

И имелся еще некий ЧК666, которого явно не стоило упускать из виду. Кто бы ни скрывался за этим ником, в нем содержался явный намек на Чарли Крабтри, а информация, которой этот человек снабдил Фостера и Хика, привела к убийству Майкла Прайса.

Аманда подумала про тот entry.jpg – файл, который был отправлен в качестве подтверждения личности пользователя. Когда она открыла его, от увиденного на экране по спине у нее побежали мурашки. Это был фотоснимок тетради, открытой на двух страницах, датированных четвертью века назад и заполненных аккуратными рукописными строчками.

«Я сижу вместе с ним в лесу».

Фото дневника сновидений Чарли Крабтри, якобы напрочь исчезнувшего из этого мира, как и он сам.

Аманда посмотрела на Мэри, хотя на самом деле в голове у нее продолжали крутиться слова Дина, и сейчас она отвечала скорее на его вопрос.

«Вы хотите сказать, что моего сына убили из-за какого-то призрака?»

– Не знаю, – произнесла она.

Чердак был практически пуст, если не считать пирамиды из трех картонных коробок. Они были аккуратно поставлены друг на друга и возвышались прямо в центре пола, словно алтарь. Рядом с ними пристроилась открытая банка с засохшей красной краской, а вокруг были разбросаны обрывки бумажных кухонных полотенец, настолько ею перемазанных, что казались пропитанными кровью бинтами.

Моя мать, предположил я, вытирала о них руки после создания того дикого орнамента, что сейчас окружал меня.

Я опасливо подошел к коробкам, продолжая видеть краем глаза эти безумные красные руки. У меня возникло неуютное ощущение, будто те двигаются, когда я не смотрел на них, – что все это время, эти последние несколько дней, что я пробыл в доме, они молчаливо перепархивали с места на место под внутренними скатами крыши.

Сняв первую коробку, я уселся на пол.

Она была заклеена скотчем, и я воспользовался одним из своих ключей, чтобы взрезать ленту по стыку. Внутри я увидел стопку потрепанных газет. Вытащил верхнюю. Это был старый экземпляр «Гриттен Уэлли таймс» – местной газеты нашего района в те времена, когда я был еще школьником. Теперь я разложил ее на досках пола и всмотрелся в жирный заголовок посреди пожелтевшей первой полосы:

Печатный текст под заголовком смазался под чьими-то пальцами и выцвел от времени, но зернистые фотографии были по-прежнему хорошо различимы. С верхней на меня мрачно и даже с каким-то вызовом смотрел Билли в пятнадцатилетнем возрасте – густые черные волосы расчесаны на прямой пробор, щеки усыпаны юношескими прыщами. На нижнем фото был Чарли. На лице его застыла отсутствующая улыбочка, крашеные черные волосы откинуты назад, глаза пустые и холодные, как у акулы.

Я хорошо помнил оба этих портрета. Они были вырезаны из группового фото класса, снятого примерно за полгода до убийства, и я знал, что тут есть и мы, все остальные, за пределами кадра. Фрагменты были сильно увеличены, что объясняло качество изображения. Имелись, конечно, и другие фотографии Чарли и Билли, лучшего качества, но в средствах массовой информации тогда в основном использовались именно эти. В то время я не понимал почему, но теперь осознал, что они лучше всего подходили к основному сюжету газетного материала – запечатлевшие не только убийц самих по себе, но и их роли в разворачивающихся тогда событиях.

Чарли, ведущий.

Билли, ведомый.

Я не видел фотографии обоих долгие годы, и теперь при виде них меня охватило странное оцепенение. Полагалось бы ощутить что-то, подумал я, но какое-то время никакие чувства не приходили. Несколько пустых секунд я неотрывно смотрел на размытое фото Чарли, и тут наконец что-то щелкнуло внутри меня – как будто некая жила в моем сознании вдруг лопнула, не выдержав чрезмерного натяжения, и эмоции вырвались наружу. Чувство бессильного гнева затопило меня с головой.

«Ненавижу тебя!»

«Как же я тебя, тварь, ненавижу!»

Руки дрожали, когда я вытаскивал газеты из коробки. Там нашлись и другие номера «Гриттен Уэлли таймс», но были также и центральные газеты, все с материалами об убийстве в Гриттене и последующем расследовании. В них во всех подробностях расписывались арест Билли и суд над ним. Розыски Чарли. Горестная реакция местного сообщества, потрясенного тем, как черный цветок зла расцвел в самой его сердцевине.

Моя мать сохранила все эти газеты.

Но зачем? Помню, как она не давала мне тогда следить за прессой, пытаясь меня от всего этого уберечь. Я игнорировал ее увещевания, естественно, и каждый газетный репортаж, который я сейчас просматривал, теперь толчком отзывался в памяти. Была здесь и фотография детской площадки, огороженной полицейскими лентами, со стоящими вдоль кустов полисменами, а также эффектно оформленная отдельная врезка, посвященная одержимости Чарли и Билли дневниками сновидений.

Перевернув страницу, я обнаружил фотографию ножа, запекшаяся кровь на котором напоминала ржавые потеки, и прочитал подпись внизу:

Я быстро отложил газету в сторону.

Теперь я ощущал в глубине души пустоту, а в теле – легкую скованность, словно воздействие от увиденного вновь оказалось скорее физическим, чем ментальным. И все это время красные руки по-прежнему мерцали где-то на самом краю моего поля зрения.

Что же в других коробках?

Почему-то показалось, что вопрос этот не терпит отлагательства. Переставив на пол вторую коробку, я открыл ее. В ней тоже оказались газеты, но на сей раз куда более свежие. Первая, которую я вытащил, оказалась всего лишь четырехлетней давности.

И все же заголовок оказался пугающе знакомым:

Рядом – снимок какого-то парнишки. У него была копна непослушных светлых волос и россыпь веснушек, а у края кадра проглядывал воротник его школьной формы. Он приветливо улыбался в объектив. Подпись подсказала мне, что его звали Эндрю Брук. Выглядел он намного моложе четырнадцати, и на миг этот парнишка настолько напомнил мне Джеймса в том же возрасте, что у меня перехватило дыхание.