Таким образом, Константин обозначил свою оппозицию по отношению к Галерию, заявил себя наследником тетрархиальной системы (правда, внеся в понимание этой системы свои коррективы и признав источником ее легитимности Максимиана Геркулия) и вместе с тем четко обозначил возможность легитимировать свое положение через кровнородственную связь с обожествленным императором – Констанцием Хлором.

В 308 году Галерий созвал Карнунтскую конференцию[254], на которую был приглашен Диоклетиан. Характерно, что Галерий, по сути следуя примеру Константина, в рамках усиления легитимности своего положения, обратился к Диоклетиану[255], основателю и столпу тетрархии. По итогам работы конференции августом запада был определен протеже Галерия, Лициний[256], в то время как Константин по-прежнему оставался на нижней ступени императорской коллегии. Согласимся с Т. Моммзеном, который определил это выдвижение как «конституционную несправедливость»[257] со стороны Галерия. На наш взгляд, именно этой конференцией попытки сохранения хотя бы видимости тетрархиальной конституции исчерпали себя, и после них Константин мог совершенно свободно обратиться к легитимации своего положения через кровнородственный династизм.

Последней нитью, которая связывала Константина с тетрархиальными установками, был тесть Максимиан Геркулий. Однако в 310 году он порвал с ним ввиду заговора, организованного последним; тесть был низвержен и предан смерти, за которой последовало официальное «проклятие памяти»[258]. В августе 310 года, основываясь на этих событиях, анонимный оратор вновь затрагивает тему источника легитимности власти Константина, однако с соответствующими коррективами. Он повторяет озвученную в 307 году мысль о том, что Константин, будучи первенцем августейшего отца, «был уже рожден императором», при этом возвращается к этой теме неоднократно (Pan. Lat. 7.2.5; 3.1–2; 4.1). Однако особого внимания заслуживает следующий пассаж: «Мне, по крайней мере, кажется, что наилучший и высочайший подарок бессмертных богов – это быть счастливым с самого рождения и получать в качестве представителя императорского дома то, чего другие с трудом добиваются всю свою жизнь» (Pan. Lat. 7.3.2). Для тетрархов, предшественников Константина Великого, была характерна нарочитая безродность, акцентируемая через божественное происхождение от Юпитера и Геркулеса. Возможно, что в этих словах панегириста содержится определенная степень презрения по отношению к этим «безродным» императорам[259]. Но тетрархом был и отец Константина, Констанций Хлор. Впрочем, говоря о нем, оратор сообщает об «издавна существующем преимуществе принадлежности к императорскому дому» (Pan. Lat. 7.2.4). Иными словами, Констанций Хлор в этом панегирике также заявлен происходящим из императорской династии. Подробно описывая его деяния (Pan. Lat. 7.5–7), автор ни словом не обмолвился о существовании коллегии тетрархов, благодаря которой Констанций оказался у власти. Причину возвышения и Константина, и его отца оратор формулирует так: «Я начну с божественного [основателя] твоего рода – этого многие до сих пор, возможно, не знают, но те, кто тебя (Константина. – И. М) любят, знают многое. Ведь родственные узы связывают тебя со знаменитым божественным Клавдием [Готским]» (Pan. Lat. 7.2.1–2). Оговорка оратора о том, что многие еще не знают об этой родственной связи, довольно красноречива – перед нами явное генеалогическое новшество, знаменующее, как верно заметил Ч. М. Одал[260], начало построения Константином линейной династии уже вне всяких формальных связей с тетрархией и ее идеологией. Состояние письменных источников позволяет утверждать, что это первое (как установили еще Г. Дессау и О. Зеек[261]) известное нам упоминание указанного родства. Таким образом, мы можем утверждать, что, обозначив тягу к кровнородственному династизму, Константин стал реализовывать программу построения династии лишь с 310 года. До этого, как мы видели, он вел осторожную политику, для которой была характерна легитимация своего положения через установления тетрархии (306 год), внесение в них некоторых корректив (307 год) и, наконец, разрыв с идеологией тетрархии (308–310 гг.).

Обращаясь к Максимиану и Константину на свадьбе последнего в 307 году, анонимный оратор, среди прочего, неоднократно говорит о детях, которые должны были родиться от заключаемого брака (Pan. Lat. 6.2.2; 2.3; 14.7). Создание династии требовало от Константина в будущем серьезно подойти к вопросу о наследниках, однако пока что для подкрепления легитимности будущей династии ему необходимо было создать исторический базис в виде галереи предков. Как мы увидели, в число таковых попали отец, Констанций Хлор, и заявленный предок, Клавдий Готский. То, какую роль они играли в династических построениях Константина, мы рассмотрим в следующем параграфе.

а) Предок – император Клавдий Готский

Панегирист 310 года, объявляя Клавдия Готского предком Константина, не дает четкого ответа на вопрос, какова была степень этого родства. Само родство он обозначает «avita cognatio» (Pan. Lat. 7.2.2), т. е. Клавдий Готский – либо дед Константина, либо его предок в общем смысле. В дальнейшем авторы панегириков не возвращаются более к этой теме, потому за разъяснением нам следует обратиться к другим видам источников.

Клавдия Готского не упоминают современники Константина – Лактанций и Праксагор. Если молчание второго можно списать на тот факт, что сочинение его дошло до нас в кратком пересказе Фотия, который мог опустить этот момент, то молчание первого автора требует особого внимания. Создавая трактат «De mortibus persecutorum» в 313 году, он должен был знать о генеалогии своего главного героя, озвученной, как мы видели, еще в 310 году. Впрочем, на наш взгляд, его молчание может объясняться логикой самого произведения, которое имеет апологетический характер. Клавдий Готский был человеком из того отрезка истории Римской империи, который он излагает конспективно, исключительно в связи с гонениями. Последние он датирует правлением императоров Нерона, Домициана, Деция, Валериана и Аврелиана. Долгий период относительно терпимого (хотя и не без гонений) отношения римских властей к христианам между правлением Домициана и Деция Лактанций называет «долгим миром» (De mort. pers. 3.5). Фигура Клавдия Готского располагается в череде императоров между Валерианом и Аврелианом. По поводу пленения первого персами Лактанций с некоторой иронией пишет: «После того как Бог подверг нечестивцев таким наказаниям, не удивительно ли, что впоследствии никто не дерзал не только сделать, но даже помыслить против величия единого Бога, правящего и владычествующего мирами?» (De mort. pers. 5.7). Иными словами, императоры, чье правление укладывается в отрезок времени между пребыванием у власти Валериана и Аврелиана (неназванные Галлиен, Клавдий Готский и Квинтилл), относятся Лактанцием к условно положительным персонажам, не гонителям, однако они не интересуют его в этой конспективной части произведения, посвященной массовым гонениям. Что касается второй части произведения, посвященной краху тетрархии, то центральный герой здесь – Константин. Однако для Лактанция он положительный герой не столько в силу своего происхождения[262], а по той причине, что он человек, которому «покровительствовала длань Божия» (De mort. pers. 24.5). Упоминание Клавдия Готского в данной ситуации выглядело бы излишней информацией.