Итак, если допустить, что инициатива приведения к власти Константина принадлежала его отцу (что выглядит вполне возможным и реальным обстоятельством), то нам следует признать, что именно он заложил основы для династической политики своего сына. Утверждать это безусловно нельзя, однако сам по себе вопрос представляется достаточно перспективным для дальнейшего исследования. Это тем более актуально в свете скромного внимания, которым пользовался Констанций Хлор у исследователей. Наша же следующая задача состоит в том, чтобы понять: сразу ли Константин начал реализовывать программу легитимации своей власти через принятие власти из рук отца? Вопрос о выборе Константина между искусственными построениями Диоклетиана и принципом кровнородственного династизма на первом этапе своего правления нам представляется целесообразным рассмотреть в следующем параграфе.

Я. Буркхардт в свое время отметил узурпаторский – «согласно букве установлений Диоклетиана»[235] – характер прихода к власти Константина. С этим мнением спорили[236], отмечая в первые годы правления Константина его участие в политических компромиссах, пришедших на смену тетрархии Диоклетиана и имевших целью сохранить ее хотя бы в измененном виде. Проследим его взаимоотношение с тетрархиальной конституцией.

Единственный современный приходу Константина к власти и имеющий официальный характер источник, которым мы располагаем, – это монетная чеканка 306 года. Отметим, что сразу после смерти Констанция Хлора в его честь выпускаются коммеморативные монеты; наиболее ранние примеры зафиксированы в конце 306 – начале 307 гг. в галльском Лугдуне[237]: император здесь назван «Божественным Констанцием августом», а легенда «Обожествление» (Consecratio) окружает изображение орла. Поскольку Лугдун находился на территории, подконтрольной Константину, а время чеканки приходится на самое начало его правления, то логично полагать, что именно Константин инициировал обожествление отца. Это, как верно заметил М. Клаусс[238], давало Константину возможность стать «сыном божества». Очевидно, эта акция может рассматриваться как первая династическая претензия. Она дает нам возможность согласиться с Т. Моммзеном, отмечавшим[239] восприятие Константином Великим самого себя в качестве «кронпринца».

Тетрархия Диоклетиана подразумевала строгую систему получения титулов: положению августов предшествовала нижняя ступень младших соправителей – цезарей. Потому взаимоотношение Константина с тетрархиальными установлениями может быть понято через его титул. Обратим внимание, что самого Константина его монеты (из Лондиния, Августы Треверов и Лугдуна) этого периода именуют «знатнейшим цезарем»[240], т. е. используется младший тетрархиальный титул. Причину этого объясняет Лактанций, ближайший к описываемым событиям автор: «Несколько дней спустя (после провозглашения Константина. – И. М.) украшенное лавром изображение [Константина] доставлено было злому зверю (т. е. Галерию. – И. М)» (De mort. pers. 25.1). Несмотря на то что сам автор пытается представить этот эпизод как торжество и даже издевку Константина, заявляющего свои права на власть, мы не можем не увидеть здесь, что Константин, хотя и ставит своей посылкой Галерия перед фактом, все же просит его о признании[241]. Каков был ответ Галерия? Придя в бешенство и даже попытавшись казнить послов, он все же «против воли принял изображение и отправил самому [Константину] пурпур, чтобы казалось, будто он принял его в товарищество добровольно Он приказал провозгласить Константина не императором (imperator), каковым его на самом деле провозгласили, но цезарем вместе с Максимином [Дазой], чтобы со второго места сбросить его на четвертое» (De mort. pers. 25.3–5).

Таким образом, становится ясно, что Константин был вначале провозглашен воинами (при поддержке или по рекомендации, как мы полагаем, отца) августом[242]. Затем он согласился на участие в тетрархиальной коллегии с титулом цезаря, младшего соправителя при получившем в порядке очереди титул августа Флавии Севере[243]. Все это приводит нас к невозможности согласия с мнением Я. Буркхардта об узурпаторском характере власти Константина. Последний, несмотря на свой приход к власти через переворот, легитимировал[244] свое положение максимально в соответствии с установками тетрархии. Отметим также любопытную деталь. Лактанций подчеркивает, что даже с титулом августа Константин должен был бы занять второе место (т. е. после Галерия), однако, по воле Галерия, занял в итоге четвертое (как второй, после Максимина Дазы, цезарь). Все это позволяет говорить, что Константин изначально в сложившейся ситуации не считал возможным публично заявлять о претензии на абсолютную и единоличную власть. Конечно, это не является свидетельством в пользу того, что Константин имел намерение и в перспективе придерживаться тетрархиальной конституции. Скорее, это указывает на неуверенность его в своих силах и стремлении закрепить успех. Однако в контексте рассуждений о совершенной или не совершенной им узурпации это важный момент.