Но она уже выбрала себе образ романтической дуры, значит, нужно ему соответствовать. Правда, непонятно как. Настоящая романтическая дура тут же сообщила бы Розенбергу, что «нет жизни без любви», зарыдала бы и умчалась прочь от него, прижимая к глазам белый кружевной платочек.

Ничего подобного Диана, разумеется, делать не собиралась. Она поймала себя на мысли, что ей хочется рассказать Розенбергу свой роман с Володей Стасовым – это объяснило бы ему, почему она внутренне готова к браку по расчету. Но это, конечно, было бы огромной глупостью. Самое губительное для отношений – когда женщина начинает плакаться мужчине в жилетку. Жалобы на жизнь, саги о перенесенных страданиях и обидах отвадят мужика даже эффективнее, чем преждевременное знакомство с родителями и навязчивые попытки затащить его в загс.

Но что же делать? Если она согласится, Розенберг сразу поймет, что при всей своей напускной скромности и бескорыстности на самом деле она готова банально продаться ему за деньги. Ежику понятно, куда был бы послан тот же травматолог Мишка Демченко, выдай он ей подобный текстик в качестве брачного предложения. Ну а если она, не выходя из образа, откажет? Да, она-то откажет, но Розенберг тут же найдет себе другую женщину.

– Я жду вашего ответа, Диана. Вы согласны? Не томите.

– Согласна, – смущенно улыбнулась она. – Только знаете, я не уверена даже, что хотя бы просто нравлюсь вам…

Для завершения образа Диана стала теребить край скатерти. Главное, отвлечь Розенберга, чтобы он не сообразил, почему это она, раз уж такая хорошая, выходит замуж без любви.

– Вы мне очень нравитесь.

Эту фразу можно произнести по-разному, в зависимости от интонации она может прозвучать, как настоящее объяснение в любви. Розенберг сказал ее чисто по-деловому, словно констатируя факт.

– Но мы даже ни разу не поцеловались…

– Ах это! – засмеялся он, отпустил Дианину руку и принялся набивать трубку. – Но чего стоит искра страсти, если между нами и так горит ровный теплый огонь взаимопонимания? Впрочем, вы молодая, вам это все, конечно, нужно…

– Я ничего не требую! – обиделась Диана. – Но если муж не испытывает к жене определенных чувств… – «Тогда что?» – лихорадочно соображала она, запутавшись в своих рассуждениях. – Ну, вы понимаете…

К счастью, Розенберг пришел к ней на помощь.

– Если вы имеете в виду физическую сторону отношений, то уверяю вас, никаких проблем в этом смысле я не испытываю. А уж когда я лежал у вас в реанимации и наблюдал, как вы вытираете пол под соседней койкой… – Он подмигнул Диане, но потом опомнился, опустил глаза… и все же расхохотался. – Хотите, в доказательство своей заинтересованности прочту стихотворение, которое я про вас написал?

Диана посмотрела на него в нерешительности.

– Оно, конечно, пошловато… Но ведь я написал его будущей жене, правда? – Не дожидаясь ответа, он начал декламировать:

– Диана! Твой волшебный зад,

как солнца диск под облаками,

потрогать бы его руками,

но обожгусь, рука – назад!

Когда ты наклоняешь стан,

Чтоб чисто вымыть под кроватью,

Зад просится в мои объятья,

Но воли я рукам не дам!..

Дальше последовали столь же изысканные подробности про спину, которую автор еще «не изучил».

Диана не знала, как реагировать. Обратить все в шутку? Но вдруг Розенберг обидится? Восхищаться его поэтическим талантом? Она не видела себя в зеркале, но была уверена, что покраснела.

– Неважнецкая я какая-то муза, – пробормотала она, когда автор наконец перестал декламировать.

– Нет, это поэт подкачал. Я, Диана, сроду не писал приличных стишков, одно непотребство.

Розенберг снова взял ее за руку, несколько раз погладил по тыльной стороне кисти, а потом сплел ее пальцы со своими.

– Видит Бог, мне нелегко было на это решиться, – сказал он. – Я вижу, какая вы хорошая, добрая и самоотверженная девушка. Сначала мне просто хотелось закрутить с вами легкий романчик, но я быстро понял, что вы никогда на это не пойдете. А потом, когда мы играли в карты с вашей матушкой, мне было так спокойно… Я почувствовал себя умиротворенным. Я думал расстаться с вами, ведь у меня дети, которые могут ревновать. А потом решил все-таки рискнуть. Итак, если вы согласны на спокойный, дружелюбный брак без диких страстей, то вот он я.

Диана кивнула и мягко улыбнулась расстроенному Розенбергу.

– Еще раз повторяю, я не влюблен в вас так, как можно было бы ожидать от жениха. Вы осознали это, Диана? И не надо улыбаться, мол, поживем – увидим, может, он еще и полюбит меня безумно и страстно. Этого, увы, никогда не будет. Я обещаю уважать вас, заботиться о вас, но настоящей любви вы от меня не дождетесь.

Да сколько можно талдычить об одном и том же! Вот что она должна отвечать на это? Только одно: ах, нет счастья без любви и никакие ваши деньги не способны компенсировать ее отсутствие! Он ставит ее в неловкое положение, ей-богу.

– Я так настойчиво повторяю это, – продолжал Яков Михайлович, – чтобы вы выбирали свою судьбу с открытыми глазами.

Вот подлец! Может, ей надо сказать, что она восхищается Розенбергом и уважает его, поэтому готова служить такому великому человеку даже без любви? Но, если честно, за короткое время знакомства Розенберг не продемонстрировал никаких признаков величия и не совершил достойных восхищения поступков.

– Наверное, я тоже не способна на дикую страсть, – осторожно произнесла Диана. – А раз так, то требовать ее от вас с моей стороны было бы просто непорядочно.

Розенберг вздохнул и сильнее стиснул ее руку.

– Вы такая простодушная, Дианочка. Девять, да нет, десять из десяти женщин воспользовались бы моим признанием, чтобы поселить в моей душе комплекс вины. А с вами, я думаю, мы поладим.

Диана почувствовала, как его колено коснулось ее ноги. Потом он отпустил ее руку и, подавшись вперед, погладил ее бедро.

Она машинально проверила, длинная ли скатерть постелена на столе.

Однажды бабушка рассказала случай из своей биографии. Ее избрали в президиум какой-то научной конференции, а рядом посадили профессора, неравнодушного к яркой бабушкиной красоте. Во время скучного доклада он развлекался тем, что прислонял свое колено к бабушкиному, клал ей руку на бедро, пытаясь приподнять край юбки… Бабушка отодвигалась, сбрасывала его руку, но он упорно возобновлял попытки. Через некоторое время бабушка заметила, что зал как-то подозрительно чутко внимает докладчику, хотя тот не сообщил ничего сенсационного. Страшная истина о том, что стол в президиуме не застелен, как обычно, бархатной скатертью, дошла до бабушки не сразу. События происходили в тот период, когда секса в стране еще «не было», и, по-видимому, для многих сидящих в зале данное зрелище было воистину порнографическим.

Слава богу, ресторанная скатерть свисала до полу и надежно скрывала сексуальные игрища Розенберга от посторонних взоров.