Мечтатель (назовем его так) редко осознает субъективное происхождение своих галлюцинаций. Известно, что даже люди с сильным умом при чрезмерном напряжении иногда видят галлюцинации и не могут осознать иллюзорного характера своих переживаний. Уверенность в реальности происходящего, характерная для тревожных галлюцинаций, не сильнее, чем та, какую приписывают обычным тревожным фантазиям. Не все объекты страха воспринимаются как абсолютная данность. Иногда возникают сомнения, являются ли они тем, за что приняты. При кошмарах такие сомнения даже преобладают. Иные пациенты даже различают сны и откровения, полученные во сне от умерших или от неведомых духов, хороших или плохих, которые утешают или обвиняют, обещают благо или выносят приговор.

Но это не означает, что все тревожные фантазии проходят объективацию. Если кто-то одержим тем, будто превращается в меланхолика, безумца или идиота, никакой внешней проекции нет, но даже здесь, как и при объективации, есть осмысление.

Все неприятные ощущения и фантазии можно вытеснить, и то же самое относится и к тем, которые пронизаны боязнью и страхом. Психика ошибочно полагает: «С глаз долой – из сердца вон». То, что говорилось о вытеснении чувств, относится и к объективации страха. Вытесненный элемент обладает сильным зарядом и знает, как оказать влияние на тело и психику, либо втайне, либо под личиной. Его проявления бывают катастрофическими, но иногда несут и невероятное удовольствие.

Уровень вытеснения может быть невелик, как в следующем случае – у человека, страдающего неврозом страха и навязчивых состояний.

47-летний мужчина, бывший под моим попечением, много лет испытывал сильный страх перед числом 13, и чтобы успокоиться, ему требовалось тотчас же увидеть церковную колокольню. Один раз, стоя у окна в своем кабинете, он испытал приступ безотчетного страха. Только потом он понял, что и на этом окне, и на другом в той же комнате, указаны номера. В сумме оба числа составляли 13. Иногда он мог испытать приступ страха в трамвае, если ехал с пересадками и сумма трамвайных номеров составляла 13[81].

Вытеснение неприятного числа 13 вместе с приступом страха было почти незаметным; после недолгого анализа ему на ум почти сразу же пришло много мыслей о том, какие особенности окружающей среды составляют число 13. При этом восприятие, а часто и сложение, происходили вне сознания. Числа, из которых при сложении получается 13, можно найти каждый день, и это вызывает новый страх.

Причина истерии и ее значение, скрытые за критическим числом, и превращение числа в губительный страх коренились очень глубоко. Число 13 внушало больному: «Ты – Иуда, который предал своего Господа». Навязчивая необходимость увидеть церковную колокольню указывала на всепрощение Божие. Этот почтенный человек многое из своего немалого состояния пожертвовал на помощь бедным, но не мог обрести мир в душе, несмотря на искреннюю набожность. Я лечил его лишь несколько часов, и он был слишком стар для анализа.

Человеческий инстинкт, или, можно сказать, бессознательное, полон хитроумных уловок и находит иные, отличные от сознательного планирования, способы использовать связь чувств и интеллекта в борьбе со страхом. Среди стратегических приемов есть прикрепление страха к отдельным воспринятым образам или представлениям. (В дальнейшем для краткости изложения мы причислим первые ко вторым.) Необычайно часто мы встречаем тех, кто испытывает страх при виде определенных людей или животных, в определенных местах, в определенное время или услышав определенные слова, которые остальным кажутся совершенно безопасными, – как мы уже видели при обсуждении проявлений страха.

При таких фобиях имеет место фиксация страха на определенной фантазии. Страх возникает каждый раз тогда, когда появляется его стереотипный возбудитель. Мы знаем, сколь банальные, глупые и совершенно бессмысленные фантазии могут провоцировать страх, и также знаем, что часто протесты рассудка и осознанной воли против объективно немотивированного чувства не имеют ни малейшего влияния. Мысль, что поблизости маленький осколок, или что у гостя сифилис, – хотя никто в доме никогда им не болел и одежды сифилитиков тут тоже нет, – эта мысль, сопровождаемая сильнейшим отвращением, никак не изгоняется, а мучает больного, пока ее не заменит другая, или пока не будут приняты защитные меры (о которых еще пойдет речь), или пока она со временем более или менее не утратит силу.

Фиксация страха на отдельном объекте дает неоспоримые преимущества: объект не беспокоит, пока не попадет в поле зрения, а этого можно избегать. Так проблема как бы локализуется и связывается, и жертва и ее окружение целые дни и месяцы ничего не замечают. Однако очень многие истерики и невротики испытывают тяжелейшие страдания даже после того, как зафиксируют страх на одном или нескольких объектах.

Часто избегание явлений, вызывающих фобию – прекрасная защита от страха. Как страдающие сенной лихорадкой могут избежать проблем, укрывшись на острове или в горах, так и те, чьи фобии связаны с некими явлениями, могут оградить себя от последних. Да, часто этого не позволяют обстоятельства: нужно переходить через площади, входить в залы, подавать руку, сколь бы сильный страх это ни вызывало. Но часто это возможно.

Иначе обстоит дело с фантазиями. Они приходят, когда захотят, и без явной внешней причины. Или с упорством, которое еще можно терпеть, или с болезненной настойчивостью они могут возникать по десять, по сто раз на дню, а то и больше. Как кариес, который может мучить часами и днями, так и блокировки влечений и совести могут порождать непрестанные фобические фантазии. Приход этих стереотипных гостей можно объяснить существованием влечения или даже – если он воспринимается как неудобство или принуждение, – навязчивой тяги к повторениям. Но тут необходима осторожность: иные из тревожных фантазий, которые врываются в сознание, словно противные раздражающие мухи, обладают тайной притягательностью, и человек охотно призывает их снова и снова. Но по большей части они приносят неприятности вплоть до самых сильных мучений, каким только подвержен человеческий дух. Устранение страха и попытка снять напряжение терпят неудачу – и обретают облик навязчивого состояния. Возбуждение приобретает хронические качества. Фобическая фантазия, словно слуга в передней, в любой момент готова услужить. Только слуга появляется по приказу, а фобическая фантазия – против воли господина.

Легко увидеть, почему к тревожным фантазиям возникает влечение, а при неврозе навязчивых состояний или его компульсивно-истерическом варианте – даже навязчивая тяга. Избавление от страха и устранение внутренней опасности, которого они пытаются достичь, – через снятие блока, вызванного противоборствующими наклонностями, – не может выйти за пределы символизма, аллюзий и образов. В сознании страх не преодолевается, склонности по-прежнему блокируются, и должен появиться новый страх, а отсюда – новые попытки защиты с помощью тревожных фантазий. На место страха встает симптом, который мы, при определенных условиях, должны будем назвать патологическим. Но сейчас нас интересуют не симптомы истерии, а только инсессии и обсессии.