Мои губы ей, наверное, сообщили.

– Что ты поняла? – осторожно спросил я.

– Что ты меня разлюбил.

Эти слова она произнесла так спокойно, так безмятежно, так тихо. Никакой театральной игры. Без ноты трагедии в голосе. Она сказала их обыденно, словно ей уже приходилось употреблять их ранее. А если нет, то это была поистине блестящая игра.

– Это правда? – она заглянула мне в глаза.

– Правда, – я не стал отрицать очевидного.

Мне сначала показалось, что она посмотрела на меня с презрением. Но это была всего лишь мимолетная эмоция, неконтролируемая и едва ли заметная. Затем она взяла себя в руки и улыбнулась мне.

– Я сейчас не хочу перед тобой разыгрывать истерику и показывать свою минутную слабость. Я лучше это сделаю не на твоих глазах…

– И не нужно, – сказал спокойно я.

На ее лице снова застыла ухмылка.

– Я тебе лучше вот что скажу. Все те дни, проведенные с тобой, до сегодняшнего утра – они были лучшими в моей жизни. Мне не хочется тебе врать, что ты ничтожество и предатель, что ты самый худший мужчина в моей жизни. Это не так. И там, наедине с собой – я о тебе скажу совсем другое. Противоположное!

Она секунду помолчала.

– Ты – лучший мужчина в моей жизни, и если бы у меня была возможность вернуть вчерашний день, то я бы вернула, чтобы еще раз его пережить рядом с тобой. Ты не ничтожество…

Ее губы начали дрожать.

– Мне лучше уйти.

Она встала с кровати и начала собирать свои вещи. Я встал у окна и смотрел на нее. Без жалости, без нахлынувшего чувства вины, без всего. Я стоял перед ней голым, но не стыдился своего тела. Мое тело принадлежало ей. Недолго.

Я даже не пытался ее остановить.

* * *

Когда она решила уйти, я собирал ее вещи и думал, какого цвета рубашку мне надеть на работу. Странно, но за завтраком я не почувствовал ничего, абсолютно. Возможно, я плотно поел. А может, просто был уверен, что к вечеру она вернется. За обедом я пролил на себя кофе, оставив большое пятно на своей любимой рубашке. Но это меня не огорчило: напротив, я знал, что когда вернусь домой, она мне его застирает.

Когда я открыл дверь, в квартире было темно, а на холодильнике не было ее ключей. Не было запаха ужина, и кружка недопитого чая так и стояла на своем месте. Еще никогда квартира не была такой пустой. И впервые я задержался на пороге…

Третью ночь я не мог нормально уснуть. Кровать казалась слишком большой и неудобной. Под утро я просыпался от прилива крови и хотел поцелуями разбудить ее, чтобы в очередной раз не выспаться, выдыхая ее вдохи… Я отчаянно водил рукой, пытаясь нащупать ее плечи. Руки и теплые пальцы. Пустота. И ее подушка была как никогда холодной.

Через неделю я вспомнил о существовании Бога, до которого мне никогда не было дела. Чувствовать дыхание за спиной и каждый день спешить с работы домой – это было так бедно раньше и не имело цены сейчас. В эту минуту. До невыносимости одиночества, страха…

Пятно на рубашке, да и гордость величиной с квартиру принимала размеры пятна. Звонок в дверь. А за дверью она: от банальных фраз и до кофейных глаз – она.

Когда она вернулась, я больше не позволял ей уходить.

Никогда.

Это если в двух словах рассказать об одной неделе. Да, она вернулась, и большего счастья в тот момент быть не могло. Но днем ранее я забыл даже про Бога…

Я застелил другую простыню, мне казалось, что это поможет мне избавиться от воспоминаний наших ночей. Это не помогло, и тогда я постелил себе на кухне, на холодном полу. Это было единственное место в доме, где у меня не возникало никаких ассоциаций, связанных с ней. Она бывала на кухне так редко, что это место не хранило память о ней. В отличие от ванной комнаты. Иной раз я намеренно не ходил принимать душ, чтобы не вспомнить о том, как мы там занимались любовью, как чистили зубы вместе перед сном, как она сломала задвижку. Кстати, нужно ее починить. Но от кого мне теперь запираться? Все напоминало о ней, часто мне приходила в голову мысль, что нужно переехать куда-то, оставить все, как есть, пусть выветрится со временем само. Куда уехать? Ведь я не знал такого места, где я мог бы оставить ее, не потеряв при этом самого себя. Да, я готов был даже к этому… Но самым опасным местом в моей квартире была спальня. Там ее было больше, чем меня. И каждый сантиметр комнаты был пропитан ею. Находиться долгое время в спальне было невыносимо.

Звонок в дверь, а за дверью она…

– Здравствуй.

Я не верил своим глазам. Ее глаза не верили больше моим. Она вернулась. Я читал по ее лицу, что она готова развернуться и уйти в любую минуту, если я скажу ей, что она мне не нужна. Она пришла, несмотря на то, что я был ее недостоин. В ее глазах я не увидел отчаяния и боли, которую она увидела в моих. В них я заметил только тоску. И смелость.

– Здравствуй, – сказал я.

– Так и будем стоять на пороге?

Я сделал к ней шаг и изо всех сил обнял ее. Не знаю, как я мог тогда к ней остыть. Оставаться таким холодным, бездушным. Я обнимал солнце. Я обжигался. Сгорал. Это было самое приятное чувство».

* * *

Я сидел в кофейне один. Роза ушла несколько часов назад, не скажу, что я был этим огорчен или, напротив – этому рад. Роза находилась все это время рядом со мной, но меня рядом с ней не было. Я, как и она, был в книге, только я ее не читал. Я знал ее наизусть, каждое слово, каждую запятую и точку. Но если бы меня кто-то попросил пересказать мою жизнь, то я бы не смог этого сделать.

Я больше не навещал Розу. Не заходил без приглашения в ее дом. Она выглядела намного лучше, свежее. Ее глаза не были усталыми, погасшими, как раньше. Напротив, в них появилась искра любопытства. Она всегда была ухоженная. Чистые волосы, аккуратный маникюр на ногтях цвета кожи. Приятный мягкий парфюм. Платье. Элегантное, чистое, ее размера. И каждый день новое. Иногда мне казалось, что она наряжалась, как на свидание. Я готов был поспорить, что многие мужчины были бы счастливы разделить с ней хотя бы этот кофейный столик. Роза была прекрасна как женщина. В самом расцвете. Ее спутнику очень с ней повезет, если она к тому времени себя не погубит. На следующий день случилось небольшое происшествие. Париж сидел за своим столом в конце зала. Отец сидел через три столика от него, он, как обычно, читал утреннюю прессу и недовольно бурчал себе под нос. Он, как всегда, поглядывал время от времени в сторону убийцы. Либо Париж так слеп, либо он просто делает вид, что не замечает происходящего вокруг. Спустя некоторое время в кофейню пришла Роза. Она вошла в зал и не спеша направилась в мою сторону. И тут произошло то, к чему я не был готов. Париж схватил Розу за руку, когда она проходила мимо, и остановил ее. Я перевел взгляд на отца, он засунул руку в карман и готов был стрелять в любую минуту, без промедления. На его лице я увидел напряжение. Я хотел было встать с места, но решил не привлекать к себе особого внимания и присел обратно на стул. Я испытывал тревогу.