– Нашел! – Жека открыл старую толстую общую тетрадь с обтрепанными уголками коленкоровой обложки. – Слушай! «Не мешает знать те мировые враждебные силы, которые могут погубить человечество, если оно не примет против них соответствующих мер спасения. Знание всех угрожающих сил космоса поможет развитию людей, так как грозящая гибель заставит их быть настороже, заставит напрячь все свои умственные и технические средства, чтобы победить природу. Посильные борьба и препятствия развивают силу».

– Так Циолковский же чудак был.

– Лучше с чудаками, чем с мудаками. И тут мне так ярко как-то вошло, как будто увидел, как будто мне кто на доске это написал, белым мелом по коричневому линолеуму: человечеству нужна энергия.

– Жень, а что здесь странного? Что здесь нового? Вон, в двухстах километрах – Запорожье. Днепрогэс. Мы же в школе Маршака учили!

– Ну, Маршаку все понятно было. А мне – нет.

– Что тебе было непонятно?

– Я неправильно выразился. Мне, как раз, все стало понятно. Лучше, чем Маршаку.

– Что?

– Что нужна свободная энергия. И много. Иначе всем кирдык. Начал я всякие документы и свидетельства изучать. Много чего нашел. И вот что понял: свободная энергия существует. И существуют технические средства для ее выработки. И существуют такие люди, кто знает, как сделать эти технические средства.

Жека замолчал. Взял бутыль, налил себе и Доку. Посмотрел исподлобья:

– Зачем ты приехал? Зачем оно тебе?

У Дока в голове пошумливало, но, на хорошей закуси, было некритично. Он откашлялся и твердо сказал:

– Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный[28].

Жека глотнул полрюмки:

– И ты будешь за это платить?

– Да.

– Зачем?

– Я уже сказал.

– Ты серьезно?

– Серьезно.

– И патентовать не будешь?

– Не буду.

– Ты Флеминг[29], что ли?

– Типа того.

– Это дорого.

– Жека, ты жадный?

– Я? Нет. Мне деньги не нужны. Оборудование дохерища стоит. Так ты хочешь осчастливить мир?

– Хочу, – твердо сказал Док.

– А миру оно надо? Они ведь только жрут, срут и присовывают! Ладно бы просто жрали, так нет: они же друг друга жрут! И ты им, биомассе этой, хочешь – свободную энергию?!

– Жека, не все скоты.

– А-а-а, иди ты… – Жека, пошатнувшись, поднялся со стула. Таки забрало тебя, доходяжный, подумал Док.

Жека вернулся из комнаты с большой фоткой. Фотка была в рамке и под стеклом. В разводах пыли, обсиженная мухами. Жека бережно протер портрет грязным рукавом рубашки:

– Знаешь, кто это?

– Нет.

– Сейчас узнаешь.

Тхирасак, мерзостно ухмыляясь, припер входную дверь туалетной комнаты громадной задницей, по-бабски растекшейся под шортами. Снаружи дверь толкнули – сначала слабо, потом сильнее, наконец, просто заехали с размаху ногой – но где там! Веса в имбециле к одиннадцати годам было килограммов шестьдесят – дверь просто несколько раз бессильно трепыхнулась. Снаружи все стихло. Уродец переменил опорную ногу, глумливо посмотрел на Джона и сплюнул на пол. Ладно, подумал Джон, с этим позже разберусь – он все равно дверным запором работает, с места не сдвинется. Со вторым же все обстояло хуже.

Рыжий Конуэй был высок, поджар, жилист и злобен. Даже трогательные веснушки на ирландском личике и слегка курносый, почти девчачий, носик не могли скрыть стального безжалостного взгляда серых глаз и хищного оскала большого жабьего рта, обрамленного неестественно красными тонкими губами – рта, изогнутого в гримасе отвращения.

– Вот ты и попался, – процедил сквозь зубы Конуэй, оттолкнулся от подоконника и медленно пошел к Джону. – На колени.

Джон спокойно, без эмоций, смотрел рыжему в глаза.

– Рыжий, на колени сам встанешь, когда у своего папы в рот брать будешь.

Конуэй молниеносно ткнул левой. Джон в падении отлетел назад, попав головой в брюхо жирного тайца. Таец по-свинячьи взвизгнул. Из глаз Джона посыпались искры, рот начал медленно наполняться горячей солью. Упираясь в стенку, Джон поднялся на ноги.

– Что ты сказал, срань господня? – навис над Джоном ирландец.

– Что слышал, шакал!

От второго удара, на этот раз правой снизу в челюсть, Джон успел закрыться. Конуэй отпрыгнул назад и с ноги хлестнул Джону по ребрам, сбив тому дыхание. Джон упал. Поднялся на четвереньки. Конуэй ухнул на выдохе и с размаху ударил Джона ногой под живот. Джон понял: еще один или два таких удара – и он потеряет сознание.

С трудом – медленно, по стеночке – поднялся на ноги. Конуэй, отошедший было к окну, вновь пошел вперед, поигрывая занесенными для удара и правой, и левой – мол, угадай, с какой сейчас вломлю. Джон опустил правое плечо и сделал вращательное движение левым предплечьем. В ту же секунду правая ступня Конуэя запнулась о левую, и он с высоты роста полетел лицом вниз на каменный пол туалета. Вскочил, в бешенстве издавая не то рык, не то визг, и вновь бросился на Джона.

Джон стиснул зубы, вскинул согнутые в локтях руки, молниеносно сделал вращательные движения, будто описывая предплечьями два конуса в направлении навстречу друг другу, и легко выбросил открытые ладони в сторону нападающего. Конуэя словно подбросило в воздух, крутануло и с силой впечатало ягодицами, спиной и затылком в стену туалета. Он, как мешок с трухой, упал на задницу, бессильно выкинув ноги вперед, уперся руками в пол, чтобы не рухнуть набок. Лицо исказила гримаса боли. Секунду спустя Конуэя вырвало. Желтая кашица, смешанная с пенистой слюной и свисавшими из курносого носа соплями, стекала по подбородку, заливая рубашку и шорты.

– Что здесь происходит? – в дверном проеме стоял мистер Палмер, преподаватель британской международной школы Панади. Жирного нигде видно не было.

– Ы-ы-ы… ы… ы-ы… ы-ы-ы… – полуоткрытый рот Конуэя выдувал радужные пузыри. Он отвернул было голову в сторону, но падающие из глаз капли предательски сияли на черном глянцевом полу.