Однако… была и другая причина остаться. Мадлен никогда не испытывала такого внутреннего спокойствия, такой уверенности в том, чем она занимается и каковы ее будущие перспективы. Она нашла в себе источник энергии, с которым и близко не могло сравниться то ощущение счастья, что она испытывала раньше. В Сараево в этих невыносимых условиях она нашла себя. Среди охватившего всех страха и нарастающей грязи она чувствовала странное облегчение. Время от времени писала своим родителям и Амбер. Кто-то из рабочего персонала, доставляя необходимые медикаменты в госпиталь, приносил ей письма, если была такая возможность, и отправлял ее письма.

— Ненормальные! — Дуг оторвал взгляд от газеты, которую только что читал. Каким-то образом, несмотря на всю эту неразбериху, два ежедневных издания, «Освобождение» и «Вечерние Новости», все еще работали. Хотя Дуг едва улавливал смысл написанного.

— Мм?

— Просто не могу поверить! Постановка в Национальном театре двадцать пятого. Прямо в Рождество. Мы пойдем? — спросил он недоверчиво. Мадлен взглянула на него, улыбаясь.

— Да, — ответила она помедлив. — С удовольствием. Мне очень хочется туда пойти.

Он потрепал ее за плечо и отправился на кухню заваривать чай. Она посмотрела на свои руки. Они стали грубыми и мозолистыми. Суставы покраснели и болели. Ни крема для рук, ни послеоперационных лосьонов, ни теплых водяных ванн. Она вдруг улыбнулась, вспомнив Бекки. Та всегда тряслась за свои руки. Интересно, что она делает сейчас. Она не писала ей с тех пор, как… что ж, с тех самых пор, как умер Аласдэр. Печаль, огорчение и трудности не по части Бекки, так она считала сама. Хорошее времяпрепровождение — это как раз для нее. Мадлен нахмурилась. Бекки теперь тоже казалась кем-то из прошлой жизни.

Именно сейчас, лежа на своей потертой софе в Лондоне, Генри стал понимать, что, в общем-то, Бекки была права. Он был категорически против, когда впервые услышал об этом от нее, но теперь… что ж, может быть, не такая уж это и плохая идея, в конце концов. Через каких-то несколько дней он оставит Англию в прошлом и полностью посвятит себя новой работе — и новой жизни, как он надеялся, — там, где всегда жаждал жить. Снова дома. В Африке. Он увидел рекламу на последних страницах «Дейли телеграф» и обратился по ней. Его приняли на работу сразу же после телефонного звонка, предварительно проверив записи в Академии принца Эдварда. Он будет помогать одной немолодой паре англичан содержать гостиничные дома на их ферме, расположенной где-то между Чинхойи и маленьким городком Заве в двухстах километрах к северо-западу от Хараре. По иронии судьбы ферма находилась у подножия горы Флетчер. Там, как сказала довольная миссис Фэафилд, самое место для его работы. Заработную плату обещали давать по британским меркам, ему предоставят маленький коттедж, небольшие премии и шанс жить там, где он всегда хотел — дома. Он уволился с прежней работы в Эмиграционном консульстве в тот самый момент, как получил уведомление о приеме на новую работу. И ушел в тот же день. Он никогда не сетовал на эмигрантов. Но никогда не понимал, почему они стараются покинуть Африку — он же старался попасть туда.

И тут встал вопрос с Бекки. Она жила с ним, с тех пор как Чарли выгнал ее. Их отношения зависли в некой неопределенности, когда Чарли уже не угрожал им, вся страсть внезапно сошла на нет, все просто-напросто закончилось. Она казалась такой несчастной те первые месяцы. А Амбер, похоже, не смогла правильно принять эту новость. Она постоянно говорила, что ей нет до этого дела, но не могла понять, почему Бекки не рассказала ей все. Он должен был приютить Бекки; она бы скорее умерла, чем вернулась обратно к родителям без работы и без денег… что ж, ей ничего больше и не оставалось. Она переехала к нему, и теперь, после почти девяти месяцев, она стала неотъемлемой частью его дома. Мысли об Амбер… с этим человеком… убивали его и до сих пор приводили в ужас. Возможно, покинув страну, он сможет освободиться от них. Конечно же, он предупредил об этом Бекки. Она медленно и тихо ушла в спальню, закрыв за собой дверь, а ему, по правде говоря, не захотелось вставать и бежать за ней вдогонку.

Через несколько дней она все-таки пришла к нему со своей блестящей идеей. Почему бы ей не поехать с ним? Они бы вместе превосходно там устроились. У нее прекрасно получалось… готовить, создавать уют в доме, принимать гостей… она справится с этим. Она могла бы поехать на пару месяцев — деньги на билет займет у родителей; ему не придется на нее тратиться, а там они посмотрят, как все сложится. Все просто. Он начнет там новую жизнь. А ведь ему может стать скучно там, общаясь только с мистером и миссис Фэафилд… А вместе они справятся со всем; он смог бы показать те места его детства, о которых так много рассказывал ей; они ходили бы в походы… на пляж. Он не стал говорить ей о том, что Зимбабве не имеет выхода к морю, а следственно, и пляжа тоже.

Сначала идея напугала его. Он хотел избавиться от всех тех ошибок, что нажил в Англии, а не увозить их с собой. Но Бекки не стала настаивать, она просто попросила его подумать об этом. И, как бы странно это ни звучало, чем больше он размышлял, тем больше идея привлекала его. Она действительно умела настроить атмосферу в доме на нужный лад — те несколько месяцев, что она провела у него, были довольно сносными. Ее вещи незаметно заполонили всю квартиру: маленькие корзиночки с интересными журналами; книги в туалете, которые он сам неожиданно для себя начинал читать; ее косметика на полках. В одном из шкафов она нашла две старые простыни и сделала из них занавески на окнах в спальне; она срывала цветы в парке, что вниз по дороге, и ставила их на кухонный стол… да, она и вправду подходила для такого рода занятий. К тому же его вещи всегда были постираны, и он всегда находил что-нибудь съестное, когда возвращался домой.

Он услышал, как она поворачивает ключ в замке, вернувшись от родителей.

— Бекс? — позвал он.

Она поднялась по ступеням, от холода лицо заливалось румянцем. На ней была белая шерстяная шапка с такими же белыми перчатками — она выглядела милой и свежей, так же, как и при их первой встрече. Он не любил вспоминать те дни, когда Чарли только бросил ее — лицо, искаженное мучениями, щеки в слезах. Ему нравилось, когда она улыбалась и светилась чистотой, нравились ее вкусно пахнущие волосы и милое нижнее белье.

— Бекс, — повторил он, вставая с кушетки. Она посмотрела на него совершенно обыденным взглядом. — Я решил. Да. Давай так и сделаем. Поедем вместе.

Она посмотрела на него с такой благодарностью, что его сердце едва не разорвалось.

— О, Генри. Ты не… тебе понравится. Все будет замечательно. Вот увидишь.

Она подошла и села рядом с ним, не снимая шапки и перчаток. Он стянул одну, обхватив ее руку своими руками. Посмотрел на ее пальцы. Он никогда не спрашивал, что она сделала с обручальным кольцом Чарли, с тем огромным, даже вульгарным бриллиантом. Наверное, он потребовал его назад.

— Да, все уладится. Завтра сообщу об этом Фэафилдам. Они действительно спрашивали, есть ли у меня жена.

Она повернулась и поцеловала его. Губы были такими холодными, но язык горячим. Он расстегнул и откинул полы ее пальто.