— Кажется, да.

— Так кажется или да?

— Лучше поясни.

— Слушай. Когда человеку больно, он старается вырваться из рук палача. Если это ему не удается, тогда он пытается покинуть свое тело, как бы вырваться из него, чтобы не чувствовать. И тогда оно, чтобы привлечь к себе и к своим проблемам внимание души, начинает генерировать еще более сильную боль, как ты уже заметил. И чем сильнее человек сопротивляется, тем сильнее боль. И так до болевого шока, до потери сознания.

— А если…

— А если сконцентрировать внимание на боли, не удирать, а всей душой войти в свое тело, то оно поймет, что проблема под контролем и боль утихнет сама.

— Прямо вот так вот возьмет и утихнет?

— А ты возьми да попробуй как-нибудь, — улыбнулся Овод. — Сделай что-нибудь безобидное, например проткни палец иголкой, только предварительно иголку спиртом протри.

— И что? Боли не будет?

— Если не будет страха, то не будет и боли. Ну, что? Попробуем еще раз? — спросил Овод и, не дожидаясь ответа, хлопнул в ладоши.

Александр снова увидел себя в том же кабинете с синими стенами.

— Так вы будете говорить? — подала свою реплику палачиха.

— Что я должен вам сказать? — спокойно спросил Александр, приготовившись к обычной стоматологической операции. — Я не понимаю, что вы от меня требуете.

— Нам известно, — повторила медсестра, — что он (вы знаете, о ком я говорю) что-то вам передал. Отдайте нам это.

— Я не понимаю, о чем вы! — так же спокойно ответил Александр.

— Может быть, это оживит вашу память? — Медсестра поднесла к его носу стоматологические клещи.

Александр внимательно рассмотрел блестящий инструмент и ему пришел странный в этой ситуации вопрос: «Хорошо ли он продезинфицирован?»

— Я с удовольствием отдам все, что хотите, если вы хотя бы объясните мне, как оно должно выглядеть, — сказал он. — Да, он был у меня, но ничего не передавал.

В глазах медсестры появилось недоумение. Она оглянулась. Александр проследил за ее взглядом и увидел висящее на стене зеркало. Оно явно было лишним в камере пыток.

— Сейчас я вернусь, — сказала медсестра и вышла.

Александр перевел дух и снова взглянул на зеркало. «Смотровое окно», — понял он.

— Куда?! — попытался остановить его охранник-санитар.

— Замри! — спокойно ответил ему Александр и беспрепятственно подошел к зеркалу. Старое, все в черных точках стекло отразило человека, похожего на самого Александра, но у него были более широкие скулы, как у деда. «Я невидим», — сказал он, и отражение исчезло. Александр шагнул в зазеркалье.

В соседней комнате шло совещание.

— Кажется, он и вправду не знает! — робко сказала медсестра. — Уж больно спокоен.

— Слушай! — прикрикнул на нее один из «врачей». — Была поставлена задача — узнать! И если мы ее не выполним, то сами окажемся на его месте! Ты понимаешь?

— Но задача какая-то нечеткая, — возразил другой. — Пойди туда, незнамо куда, принеси то, незнамо что. Его требования логичны, что ищем-то?

— А вот это не нашего ума дело! Пусть рассказывает все, что знает. Зачем он приходил, что говорил, о чем просил…

— Хорошо, — кивнула медсестра и направилась к двери.

Когда она вошла в кабинет, Александр уже сидел в кресле, а оживший санитар спокойно топтался рядом. Медсестра села на табурет рядом с креслом и сказала:

— Я вижу, вы человек разумный. Давайте без всех вот этих вот ужасов, — она звякнула инструментами. — Вы просто расскажете мне все. Зачем он приходил, что вы делали, что он говорил, о чем просил и что оставил вам на хранение.

— Но почему вы решили, что он что-то мне оставил?

Медсестра тяжело вздохнула.

— Да потому, что за ним следили от самого аэропорта до вашего дома. Он больше никуда не заходил. От вас он сразу направился в аэропорт. Ну не чай же он попить приезжал, в конце-то концов!

Александр сконцентрировался и попытался вспомнить. Чай! Да, конечно, чай!

Они сидели на кухне и пили чай. Его давний друг, может быть школьный, а может быть студенческий, внезапно, после стольких лет, явился к нему в гости. Они просто болтали, смеялись, вспоминали молодость.

— Женат? — спросил гость.

— Да, окольцевала одна красавица, — ухмыльнулся отец.

— Я ее знаю?

— Нет. Мы уже после твоего отъезда познакомились.

— Дети?

— Конечно! — засмеялся отец. — А иначе, как бы ей удалось?

Друг грустно вздохнул и покачал головой.

— А ты что вздыхаешь? Тоже попал?

— Я нет. Холост как патрон. Хотя пора бы уже…

— А что? Там за бугром нет баб?

— А ты знаешь — нет! То есть они, конечно, есть, но… языковой барьер.

— Так ты ж вроде по-ихнему шпрехаешь?

— Вот именно, шпрехаю! — засмеялся гость. — А для совместимости надо еще и думать на одном языке. А иначе… — он махнул рукой. — Понимаешь, юмор разный, философия жизненная разная. Они кажутся тупыми мне, а я, соответственно им. В общем… — и он снова тяжело вздохнул.

— Ладно, хватит о грустном! — улыбнулся отец. — Может, все-таки по рюмашке?

— Да нет, не пью я, — настойчиво повторил друг, озираясь вокруг и явно слегка нервничая.

— Ну, брат, я тебя прямо не узнаю! — возмутился отец. — Давно завязал?

— Да как уехал, так и завязал. Не принято там это. А у вас здесь нормальных напитков нет.

— Это ты зря-а-а! — возразил отец. — У меня такая бутылочка есть, на антресольках запрятана.

— На антресольках? — оживился приятель. — А почему на антресольках, а не в баре?

— А мы не баре, чтобы коньяк держать в баре, — скаламбурил отец. — От жинки спрятал на особый случай.

— А ну-ка, — заинтересовался гость, — где у нас эти таинственные антресольки? Хочу взглянуть, что тут у вас за коньяк.

— Сейчас! — Отец встал и вышел из кухни. Через минуту он вернулся, держа в руках бутылку коньяка, и с гордостью показал ее другу.

— А-а-а этот! — разочарованно протянул гость. — Ну, извини, пусть лежит до другого случая! А мне уже пора. Давай, я тебе настоящий французский коньяк пришлю.

— Ну, давай, — слегка обиженно пожал плечами отец.

Друг пожал ему руку и ушел.

Александр мысленно вернулся в стоматологическое кресло и посмотрел на медсестру.

— Ну, хотя бы приблизительно, что это должно быть?

— Вы хотите сказать, что не знали о том, что этот человек ведет антисоветскую пропаганду?