— Не думай об этом как о борделе, Джесс, — сказала тихо Труди. — Подумай об этом как о месте, где сбываются мечты, где фантазии воплощаются в жизнь.

— Поэтому клуб называется «Бабочка»?

— Я не знаю, почему он называется «Бабочка».

— Кто люди, которые основали его?

— Не имею понятия.

— О, Труди, — Джессика покачала головой. — Это звучит опасно.

— А водить незнакомца из «Пеппис» домой по ночам не опасно?

— Я этого не делала. У меня есть Джон.

— Нет. Это ты есть у Джона. Это разные вещи.

Джессика посмотрела на часы и взяла счет. Но Труди выхватила его, сказав:

— Сегодня плачу я, Джесс. Я хочу, чтобы ты просто подумала о моем предложении, хорошо? Если я завтра же запишу твое имя, через пару недель ты получишь браслет члена клуба.

— Нет, — сказала Джессика, убрав свой кошелек и отодвинув стул. — Это просто не для меня, Тру. Ты не замужем. Это не одно и то же.

Они вместе подошли к двери и остановились, чтобы надеть пиджаки. На улице потемнело и похолодало. Час пик превратил движение в пробку.

— И последнее, — сказала Труди, после того как они обнялись и собрались расходиться. — «Бабочка» располагает всеми комнатками наверху, не только столовыми. Там есть спальни, отлично оборудованные ванные комнаты… — Она подняла воротник своего пальто. — И западный бар с настоящей пылью на полу и Кенни Роджерсом на стойке. — Она посмотрела на Джессику и улыбнулась. — Просто подумай об этом. Это все, что я хотела сказать.

Джессика только об этом и думала. «Бабочка». Она приехала домой такая рассеянная, что не услышала, как муж зовет ее. Он вышел в прихожую, сняв очки.

— Дорогая? Ты в порядке?

Она обернулась.

— Что? А, да.

Он подошел к ней с распростертыми объятиями.

— На улице, должно быть, холодно. Ты такая румяная.

Джессике нравилось, когда Джон так ее встречал, тепло и грубо в одно и то же время. В доме вкусно пахло; прислуга готовила обед. Джессика решила выкинуть из головы эту глупую чушь о «Бабочке».

— Как прошел твой ланч с Труди? — спросил он, когда они шли рука об руку в свое гнездышко.

— Неплохо. Мы просто поболтали. — Джессика высвободилась из его рук и взяла почту. Первый конверт содержал приглашение на благотворительный вечер, который должен состояться в доме Беверли Хайленд.

Джессика и Джон уже были там; Беверли Хайленд ставила перед собой цель повысить денежный уровень разнообразных пожертвований и привлечь внимание людей к важным проблемам. Этот благотворительный праздник был организован для телеевангелиста, который хотел баллотироваться на пост президента.

— Я думаю, мы должны туда пойти, Джесс, — сказал Джон, увидев, что она читает. — Преподобный — хороший человек. Я бы хотел видеть его в Белом доме.

— Да, — ответила она машинально, когда услышала, что Джон включил телевизор. Джессика смотрела на приглашение, но мысленно была не здесь. Беверли Хайленд известна своими твердыми моральными принципами и публичным благочестием. «Что, — думала Джессика, — она бы сделала, если бы обнаружила секретный бизнес над „Фанелли“?»

«Бабочка»…

«Где ты можешь воплотить в реальность все мечты».

«Это дорого, — говорила Труди, — но ты ведь можешь себе это позволить, Джесс. Это стоит столько же, сколько вступительный взнос в эксклюзивный городской клуб. Очень высокий уровень, очень надежно. Ты надеваешь специальный браслет в зале магазина, и представители клуба определяют тебя. Ты выбираешь модель, решаешь, с кем ты хочешь быть, записываешь его данные на листке бумаги вместе со сценарием, который ты хочешь разыграть — например, одеться в кринолин или быть обласканной Дон Жуаном, — и они придут и сделают все так, как ты заказала».

Джессика покачала головой и начала просматривать остальные письма, когда услышала, что телеведущий упомянул ее имя.

Она обернулась как раз в тот момент, когда ее показывали на ступеньках зала суда, окруженную репортерами и прохожими зеваками, говорящую о своей победе над Лесом Уолкером. Каким-то образом камеры были наведены на нее так, что Джессика казалась высокой. И со стороны можно было подумать, что она на вершине победы. Посторонние, глядя на Джессику Франклин, могли предположить, что она очень эгоистична и самоуверенна. И вдруг на экране появилась фотография: Микки Шеннон целует своего адвоката в зале суда. «Сегодня миссис Франклин, — говорил телеведущий, — несомненно, завидуют миллионы девушек, для которых Микки Шеннон является рок-звездой…»

Телевизор замолчал, и Джон резко встал, отбросив в сторону пульт. Он обернулся и посмотрел на Джессику. Она почувствовала, как холод пробежал по ее спине.

— Не могу поверить, что ты допустила такое, — сказал он. — Это позор для нас обоих.

— Джон, я…

Он выбежал из комнаты.

Джессика последовала за ним.

— Стой. Я ничего не могла сделать. Микки поцеловал меня неожиданно. Мы были так довольны, что суд вынес решение в нашу пользу…

Он обернулся и проговорил ей в лицо:

— Я не одобрял то, что ты ставишь Шеннона в качестве клиента на первое место. Наперекор моим строжайшим запретам, Джессика, ты продолжаешь быть его представителем. Тебе не хватает судебных разбирательств.

— В Микки нет ничего плохого.

— О, ради бога, посмотри на меня. Он панк-рокер, Джессика. И, без сомнения, наркоман.

«Микки не наркоман, — возразила она про себя. — Он даже снимает телевизионные ролики против наркотиков».

— Если ты думаешь, что это продвинет ваш с Фредом бизнес, то глубоко ошибаешься. Все, к чему это приведет, это к тому, что к вам начнут ходить всякие типы, делая вас хуже, чем вы уже есть.

— У всех есть право на защиту, — сказала она.

— Но не с помощью моей жены. Это обстоятельство не устраивает меня, Джессика. Если тебе все равно, то я пообедаю сегодня один.

Когда он собрался уходить, она поймала его за руку.

— Джон! Пожалуйста, не будь таким.

— А как ты хочешь, чтобы я себя вел, когда я прихожу домой и вижу это, — он указал на телевизор. — Завтра утром у меня очень важная встреча, Джессика. А теперь меня будут осуждать за дела, публично совершенные моей женой.

Она попыталась сказать что-то, что убедило бы его, что там не случилось ничего противозаконного, что он был неправ насчет Микки Шеннона и ее работы в защите. Но Джессика не могла справиться с голосом. От бессилия на глазах появились слезы.

— Прости, — бормотала она. — Я не хотела, чтобы так получилось. Ты прав, мне следовало быть строже. Я больше не допущу этого. Обещаю.

Он смотрел на нее некоторое время, потом смягчился.