Поля с Яковом и внуки: Идин сын Борис, Алла и дочь Рафаила Майя, 1938 г.

Однажды, в одно из первых празднований Нового года, звезда из-за этой веревки прилюдно соскочила и разбилась на мелкие кровавые стеклянно-пролетарские осколки. Все печально посмотрели на несчастного, из-за которого случилась такая халатность. Ведь это была не просто игрушка на елку – это разбилась пятиконечная звезда, символ советской страны, символ единства мирового пролетариата, символ конечного торжества идей коммунизма на пяти континентах земного шара. И вообще рассыпалась в прах вера в диктатуру пролетариата. Видимо, индивид, который это специально сделал, не верил в победу коммунизма. А сделать это он мог только специально, правда? Ведь не просто шарик разбился, не просто зайчик или обезьянка, что было бы вполне простительно, – с этой красной пятиконечной звездой разбилась вера в будущее! На следующий день индивид не вышел на работу. И через день. Во дворе решили, что ночью его забрали, дело было вполне обычным – шел 1938 или 1939 год. Но через неделю он вдруг появился, потертый, какой-то обдерганный и виноватый. Выяснилось, что он от ужаса просто запил. Попрощался со всеми домашними, сложил вещички и сел ждать черный воронок. Ну, а чтоб не страшно было ждать, стал пить, постепенно уходя в запой. И хотя на службу его вернули, таких ответственных поручений больше не давали, припоминая к случаю и без ту разбитую красную звезду.

К новогоднему празднику готовились заранее. Было такое впечатление, что, как только в январе, по окончании праздников, из Дубового зала выносили елку, дворовые союзписательские дети начинали думать о следующем Новом годе. Лидка каждый раз шила Аллусе праздничное платье. Долго думала над фасоном, над тканью, из которой кроить. Она ж была главной портнихой двора на Поварской и свою-то дочку должна была одеть в самое модное! Проблемы были в основном с тканью – не из тяжелого же взрослого габардина шить! Ткани не продавались вообще, поэтому в ход шли все текстильные остатки из прошлой жизни: льняные скатерти, постельное белье, полосатая матрасная ткань (ничего, можно и на соломе поспать), занавески из богатых особняков и шелк, которым раньше обивали для красоты стены. Аллусе Лидка шила обычно из припасенных обрезков, которые замысловатым образом так искусно сшивались, что дочка всегда была одета лучше всех остальных. А сам праздник – какой он был шикарный! В зал вкатывали рояль, вызывали музыканта, который знал все детские марши и песенки, и радостные советские дети водили хоровод вокруг привязанной ко второму этажу вкусно пахнущей украшенной елки. Потом были загадки от Деда Мороза – Снегурочек первые годы почему-то не было. Девчонки ответы всегда знали и чувствовали себя мудрецами!

Это ж ясно, что елка. Или другая загадка:

Снежинки, а что ж еще! Но загадки загадками, а все же ждали подарков и угощений! Какие были подарки! Их можно было получить только по предъявлении пригласительного билета. Аллусе однажды достался маленький кукольный шкафчик, в котором все было по-настоящему – выдвигались ящички, закрывались дверцы, запирались ключиками крошечные замочки. Аллуся потом долго думала: а что, если бы такое чудо досталось какому-нибудь мальчишке, он ведь обязательно бы его выкинул, зачем мальчишкам кукольная мебель? А Зизиша тогда получила прехорошенькую куколку, и девчонки были заняты игрой в дочки-матери: шили одежду, вешали ее в шкаф, наряжали куколку. Правда, потом каждая свой подарок забирала домой – мало ли что.

Зизиша была совсем беспризорной – родители горбатились с утра до ночи на работе, отец в разъездах, мать вообще на двух работах, поэтому Лидка и взяла опеку над маленькой соседкой. Стала выписывать все детские журналы и газеты, которые только тогда были: «Сверчок», «Чиж», газету «Ванька-Встанька», где работали Маршак, Чуковский, которых девчонки хорошо знали лично, часто встречая во дворе. Но особенно любили, прямо обожали стихи Николая Олейникова про таракана, очень жалели его (не Олейникова, а таракана), мелкого и рыжего, и на всех праздниках, вставая на стул, с героически-трагическим выражением читали:

Дети тогдашнего времени были вполне начитанны и довольно образованны. Уж что-что, а родители всеми силами старались развивать своих чад и давать им хорошую основу. Книжки в нашем дворе всегда ходили по рукам. Взрослые книжки давали «на почитать», и их всегда возвращали, а с детскими было иначе. Стоило появиться новой книге стихов, скажем, Агнии Барто или Маршака, как весь двор начинал переговариваться цитатами, книгу передавали из подвала в подвал, и через какое-то время никто уже не помнил, откуда она появилась. Так было со всеми детскими сборниками. На них воспитывались, ими делились, как, скажем, семейными кулинарными рецептами. При этом взрослые зорко следили, чтобы малыши их не портили, на обложках не рисовали и не пачкали. Не всегда, конечно, такое получалось… Как только ребенок достаточно вырастал из книжки, как вырастают из одежки, ее передавали соседям, дети которых по возрасту могли уже читать. Обойдя за десять-двадцать лет весь двор, книжка, случайно попав потом в руки бывшего ребенка, уже давно выросшего и родившего своих детей, вызывала восторг и умиление. Ее трепетно открывали, гладили странички, рассматривали оставшиеся картинки и искали черточки или человечков, нарисованных когда-то собственной рукой.

Поля с внучкой Майей

Дворовые детские игры не отличались какой-то сверхъестественной изобретательностью, были почти как везде: ребята играли в штандр, или в «вышибалу», девчонки прыгали в «резиночку» и «классики», передвигая тяжелую, набитую глиной круглую баночку из-под ваксы, которая всегда была наготове у чистильщика обуви дяди Миши. Любили «казаки-разбойники», и после игры весь двор был разрисован меловыми стрелками: стены домов, водосточные трубы, двери, деревья – все, на чем только можно было рисовать, ведь асфальта пока в нашем дворе не было. «Тюрьма» для разбойников размещалась обычно в нашем дровяном дворике, и Поля со подруги зорко следила за преступниками, изредка подкармливая их леденцами или пирожками, по ситуации. А казаки забегали и грозно на разбойников покрикивали: «Берия, Берия, вышел из доверия! А товарищ Маленков надавал ему пинков!» Но это уже позже, в середине пятидесятых. Еще во все времена обожали резаться в ножички, «в города», как это называли. Но перочинный ножик был только у Вовки Первенцева, а играл он не так уж и часто, и когда мальчишки просили его передать нож с вопросом: «А мне?» – «У тебя рука в говне!» – отвечал Володька под громогласный хохот всего двора. Мамки с кухонь ножи не давали, приходилось пользоваться Тарасовым напильником. Как только мальчишки не изощрялись: кидали с плеча, с головы, с носа, с переворотом, с подскоком, и, кинув, с вызовом смотрели на девчонок – ну как вам? Игры особо не разделялись на девчачьи и мальчиковые: Алка с удовольствием подставлялась под меткий мяч в штандре с вечным криком: «А мне не больно, курица довольна!» и ловко метала ножички, а мальчишки, хихикая, начинали: «Да и нет не говорите, черный с белым не берите, вы поедете на бал?» «Да!» – отвечали новички и сразу же вылетали! А романтическое «Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме Зины!» – и Зина млела и думала, что это правда, что да, все надоели, кроме нее, и что ее, наконец, любят.