Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто вы?! — строго спросил полицейский.
— Дрю Солье, адвокат из Нового Орлеана.
— О, это имя знакомо мне по газетам, — ответил сержант. — Жильцы из дома напротив заявили нам, что видели кого-то здесь. И мы решили, что будет лучше проверить. Поскольку нам известно, что миссис Кювье сейчас в Новом Орлеане и обвиняется в убийстве своего супруга. У вас все в порядке?
Бросив взгляд на Лайлу, Дрю обратился к полицейскому.
— Все в порядке, сержант… Миссис Кювье со мной, и мы проводим расследование по поводу убийства мистера Кювье. Несколько дней мы побудем здесь.
Они останутся здесь? Лайла своим ушам не поверила. Она испытала невероятное облегчение, и ей захотелось обнять Дрю. Неужели она его настолько недооценила?
— Хорошо, сэр, я скажу соседям, чтобы они не волновались.
Дрю захлопнул дверь и, нахмурившись, посмотрел в глаза Лайле.
— Если ты и впредь постараешься бегать по всей стране, не уведомив меня об этом, я лично отведу тебя в тюрьму. До тех пор, пока не будет оглашен приговор, невидимая веревка связывает нас. И не думай, что тебе удастся улизнуть.
Дрю лежал в постели. Через открытое окно доносилось уханье совы. Сверчок выводил одинокую мелодию, призывая подругу, и Дрю был слегка растревожен этим меланхоличным звуком. Он не мог уснуть и все время ворочался, постоянно думая о присутствующей в этом помещении женщине.
Письмо от Бланш удивило его, хоть он и не был уверен, что оно пригодится на суде.
Когда полицейский постучал в дверь, Дрю подумал, что Лайлу и впрямь можно было бы сдать, но он знал, что ее пребывание в тюрьме никак не отразится на исходе дела.
Она совершенно не понимала его дальнейших намерений. А он просто хотел целовать ее сочные губы до тех пор, пока они оба не почувствуют удовлетворение. Однако подобный поступок стал бы для адвоката своего рода политическим убийством, не говоря уже о всей его неэтичности. Юристы не соблазняют своих клиентов. Даже если это сладкая Лайла, мечта его юношеских фантазий.
Он должен держать себя в узде, если хочет, чтобы мечты о должности мэра воплотились в реальность. Процесс над Лайлой был возможностью для карьерного и политического роста. И, тем не менее, женщина, спавшая в соседней комнате, продолжала его интриговать.
Окончательно осознав, что ему больше не уснуть, Дрю встал в надежде пройти на кухню и что-нибудь перекусить или же поискать какое-либо легкое чтение в библиотеке. Накинув халат, он открыл дверь своей спальни и потихоньку вышел в коридор. Бесшумно ступая по ступенькам, он увидел свет в библиотеке.
Он открыл дверь в библиотеку и замер от удивления. На софе, подогнув под себя ноги и укрывшись халатом, сидела Лайла. Она читала книгу. Для убийцы она, пожалуй, сохраняла чересчур поразительное хладнокровие.
Она оторвалась от чтения и увидела в дверном проеме Дрю.
— Почему ты не спишь?
— По той же причине, что и ты. Бессонница, ответил он.
Ее черные волосы, длинные и распущенные, растекались по спине до самой талии. Она походила на ангела, и в эту минуту он не мог усомниться в ее невиновности. Неужели эта красавица коварная отравительница?
— И то верно, — отрешенно ответила она, — но я уже приняла снотворное и скоро усну.
— А что ты принимаешь?
— Не знаю, — пожала она плечами. — Колетт что-то в аптеке покупает.
Дрю хотел было ее спросить, принимала ли она снотворное в ночь смерти Жана, но потом передумал. Он спросит ее об этом завтра, когда они подробно поговорят о ночи убийства.
Он понимающе кивнул.
— А что мы читаем?
— «Маленьких женщин», — ответила Лайла, закрывая книгу. — А ты, Дрю, много читаешь?
— Да, особенно по ночам, — ответил он.
Было как-то странно, что он стоит здесь в ночном халате, ни свет ни заря, и всячески удерживает себя от того, чтобы не поцеловать ее.
Она обвела взглядом библиотеку, а потом посмотрела на Дрю.
— Мой отец больше всего любил это место. Здесь он просиживал часами в окружении карт, таблиц и журналов… Я так рада, что письмо Бланш привело меня домой. Я знаю, что теперь дом этот принадлежит Мариан» но не думаю, что она будет против, чтобы я посетила его в последний раз.
— Конечно не будет, — сочувственно произнес Дрю.
Хоть он и был закаленным адвокатом, ему внезапно стало грустно, когда он осознал, сколь много потеряла Лайла.
Он прошел в библиотеку и сел на противоположный край софы. Лайла убрала ноги, освобождая для него место.
— А что бы ты сейчас делала, если б Жан был жив? — спросил Солье, борясь с искушением обнять эту женщину.
Ее голубые глаза потемнели.
— Это странный вопрос, и тем более странно слышать его от мужчины, так сильно изменившего мою жизнь.
Дрю почувствовал исходившую от нее враждебность. Он знал, что способен одержать верх в любом споре, но он встал среди ночи не для того, чтобы ругаться с Лайлой, особенно когда она столь невероятно соблазнительна.
— Послушай, мы можем спорить до первых петухов. Я знаю, что ты винишь меня во всех своих бедах, но разве об этом должны мы говорить сегодня ночью? Уже поздно. Неужели мы не можем заключить до утра перемирие?
Она подняла в удивлении брови и широко зевнула.
— Хорошо, до восхода солнца мир.
Спасибо, — промолвил Дрю, отметив, что еще до начала суда она узнает его мнение на этот счет и поймет, что он сделал лишь то, о чем просил его клиент — Жан.
Некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга. Сомнения одолевали адвоката. Как женщина с таким невинным лицом могла кого-то убить?
— Итак, расскажи мне о своей жизни с Жаном. Лайла нахмурилась.
— О, эта тема не на сон грядущий. Я разозлюсь и расстроюсь. Так что до восхода солнца она под запретом. Лучше поговорим о твоей жизни…
Солье кивнул.
— И что же ты хочешь узнать?
— Что было с тобой с тех пор, как я последний раз видела тебя в школе?
— Я оставался в Батон-Руж до тех пор, пока не закончил школу, а затем поступил в Туланский университет, — ответил Дрю, с наслаждением разглядывая красавицу. Слава Богу, она, кажется, этого не замечала.
— А теперь я собираюсь пойти в политику…
— Зачем? — искренне удивилась Лайла. На секунду он призадумался.
— Я хочу привнести некоторые положительные перемены, которые помогут каждому. Я всегда этого хотел.
— Заниматься политикой в Луизиане всегда было интересно, — заметила она.
— И потом, я всегда любил, когда мне бросают вызов…