Понарин кивнул головой:

– Догоним.

Конечно, догнали. Откуда злоумышленнику было знать, что мчавшаяся сзади «Онега» его преследует?

Племяш, умыкнувший тетушкину любимицу, успел лишь мимолетно изумиться, когда из перегородившей ему путь легковушки выскочили полицейские. Далее в его мироощущении произошел сбой, после которого он осознал себя распластанным на горячем капоте собственного авто.

Понарин и Кошелева заглянули в салон и на переднем пассажирском кресле увидели заложницу. Видимо, она только что проснулась, разбуженная шумом. Один глаз ещё не вполне выплыл из-за толстой щеки, второй же внимательно разглядывал происходящее, выражая всё большее и большее неудовольствие.

– Между прочим, Анфисой зовут, – поведала Кошелева.

Анфиса была, действительно, вислоухой: маленькие уши её не торчали островерхо, как у обычных кошек, а, заломанные вперед, нависали над крупной лобастой головой. Ноздреватым мехом своим она напоминала плюшевого мишку, а окраса была дымчатого, с серебристыми подпалинами. Ничего не скажешь – хороша!..

Только вот не понравились ей ни Понарин, ни Екатерина Егоровна. А больше всего полицейские, разложившие на капоте Николая.

Выскочив через открытую дверь, она с шипением взлетела на плечи ротмистра Кудашова. У того от боли закатились глаза.

Понарин бесстрашно попытался сбросить Анфису на землю, но стоило ему протянуть руки, как они тотчас покрылись кровоточащими царапинами.

Было ясно, что Аниса – серьезный зверь и что она… защищает Хозяина. Да, да, именно таковым считала Анфиса своего похитителя, поскольку был он и заботлив, и добр, а всё остальное – премудрости человеческой жизни.

Потоптавшись с выпущенными когтями на спине ротмистра, Анфиса приготовилась перескочить на Тунцова, который, бросив задержанного, по-чемпионски отпрыгнул на несколько шагов в сторону. Злоумышленник, никем более не удерживаемый, продолжал лежать не шевелясь.

– Николай, – прокричала Кошелева, прячась за Понарина. – Уберите животное!

– А ну, уйми эту гадину, – пришел в себя подпоручик. – Ей-богу пристрелю!

Все с недоумением посмотрели в его сторону, даже Николай выгнул шею: давным-давно полицейские несли службу без оружия. Тем не менее, слова Тунцова возымели действие. Продолжая лежать, Николай повернул голову, негромко позвал:

– Фиса, Фиса, иди ко мне!

И кровожадный зверь обратился в ласковую кошку! Анфиса спрыгнула на капот и, громко мурлыча, уселась рядом с лицом Хозяина.

– Да вставайте вы уж, – зло и осипло произнес Кудашов. – В участок поедем.

Надо было отдать ему должное: несмотря на пережитое, он держал себя в руках и допрашивал Николая строго, но спокойно.

Кошелева оказалась во всем права. Однако, как ей удалось вычислить злоумышленника, осталось для Понарина неизвестным.

Неясной представлялась и дальнейшая судьба похитителя. С одной стороны, он преступник, с другой…

А с другой стороны, потерпевшая была такой стервой, что даже собственная её кошка не пожелала с ней жить.

– Я и не крал Анфису. Она сама ко мне в гостевой домик пришла и там осталась. Это я потом, когда записку про выкуп написал, спрятал Анфису на чердаке. Она и не сопротивлялась. Я же не обижал её… – рассказывал Николай, племянник богатой тетки и горе-авантюрист.

Поводя израненными, пылавшими огнем плечами, Кудашов всё не мог определиться, как поступить с ним.

Анфиса дремала на стуле недалеко от Хозяина, иногда посверкивая бдительным глазом.

А между тем, у Понарина тоже горели раны. Запекшиеся царапины набухли и начали пульсировать, готовые снова окровавиться. Он уже несколько раз дул на руки, но боль не утихала. Заметив это, Кошелева сказала:

– Пойдемте, Олег Михайлович, зеленкой надо помазать.

В соседней комнате на стене висела аптечка.

– По-хорошему, вам укол бы сделать, от столбняка, – говорила она, смазывая царапины, – У кошек на когтях полно всякой инфекции…

– Да, – помолчав продолжила она, – измельчал народ… Кошек крадут… Так чем же я заинтересовала ваш замечательный институт?

Дослушав Понарина до конца, Екатерина Егоровна удивленно воскликнула:

– Зачем?! Вот не понимаю я, зачем вам до всего этого докапываться? Какое имеет значение, к кому он сюда приезжал и почему листок из блокнота вырвал?! Может он чем-нибудь испачкался, а платка под рукой не оказалось, или кораблик сделал? Вы знаете, что он любил бумажные кораблики пускать?

Понарин вздрогнул: старуха точно общалась с Осоргиным! Господи, только бы она разговорилась!..

– Ну установите вы истину, и что? У людей изменится представление об Осоргине?

– Разумеется, нет. Просто наши знания о его жизни станут глубже, отчего полнее раскроется личность этого человека.

– Вот от такой-то малости? Говорите, как по писанному, только дело все ваше из пальца высосано. Уж не обижайтесь, Олег Михайлович, вы – человек молодой, нашли бы себе занятие посолидней…

– Но, Екатерина Егоровна, вас же не смущает, например, труд Вересаева о Пушкине…

– А потом, – не слыша его, продолжала Кошелева, – с чего вы взяли, что вам удастся установить истину?

– В этом я очень рассчитываю на вас, – смиренно потупился Понарин.

Старуха рассмеялась:

– Всё-таки не пойму: зачем она вам – истина?! Люди прекрасно живут и так: с иллюзиями. И уверяю, нет никакого смысла разрушать эти их устоявшиеся верования, которые часто очень далеки от правды…

Екатерина Егоровна демонстрировала ясность ума и способность легко излагать мысли.

«И ей 90 лет, – изумился Понарин, – Невероятная старуха!»

– Или вот ещё: предположим, вы усердно потрудитесь, выявите правду, а потом окажется, что она совсем не истина, а только убедительное её подобие. И что вы тогда сделаете? Всё перечеркнете, признаете ошибку и объявите новую, истинную правду?

– Если я честно поработаю, то ошибки не будет.

Кошелева помолчала:

– Значит, вы хотите, чтобы я вам помогла?

– Я этого жажду.

– Тогда приходите вечером, часов в семь ко мне домой. Надеюсь, найдете. Я же знаю, что вы заметили меня, когда въезжали в город.

Понарин вернулся в гостиницу. На такую удачу он не смел и надеяться. Понарин потёр расцарапанные руки. Ещё немного и все загадки раскроются. А тогда…

Он взволнованно ходил по гостиничному номеру. Задержался перед столиком с графином, выпил стакан тепловатой воды и натолкнулся взглядом на картину «Противостояние 9 июня 20… года». Это полотно художника Синева давно уже стало таким же классическим, как, например, шишкинское «Утро в сосновом лесу». Правда, в гостиничном номере последнее было всё же уместнее. Хотя стоит ли удивляться предпочтениям директора Павла Васильевича, чье детство и юность прошли под знаком этого необычайного события.