Шестого ноября чрезвычайно важный слуга Голицына в ливрейной шинели с узким галуном доставил записку, накарябанную князем по-французски, — он выражал свое почтение и просил быть у него завтра, в 4 часа: «Я буду рад лично познакомить вас с дамами большого света, прошу не отказать и удостоить своим присутствием». Анна поспешила ответить: «Мадам Листер кланяется господину губернатору, благодарит за приглашение и непременно будет у него в указанное время».

По четвергам в особняке на Тверской Дмитрий Владимирович устраивал семейные посиделки — принимал родственников и кое-кого из близкого круга. Вкусно кормил, развлекал анекдотами, сатирическими стихами, статьями из либеральной прессы. Позволял себе приятные вольности и расстегнутый воротник вицмундира. Своим приглашением сделал «мадам Листер и ее племяннице» тонкий комплимент — возвел в ранг семейных друзей. Приехать им велел запросто — в визитных платьях, без прикрас, что было очень кстати: Энн и Анна еще не обзавелись подходящими нарядами.

Днем парикмахер уложил им волосы, подвил, слегка напомадил. К платьям подруги выбрали подходящие шляпки: «Я надела одну из моих прехорошеньких каскеток с двумя перьями марабу». Когда подъехали к особняку, оказалось, что уже половина пятого: часы Анны отставали на целых 25 минут. Но, к счастью, этого никто не заметил. Каждый был занят собой.

«[В гостиной] собралось всего четырнадцать человек — шесть дам и восемь кавалеров», — сосчитала Листер. Пройдя сквозь строй военных и штатских и дотронувшись до щеки каждого господина (так велел этикет), Энн и Анна дружески расцеловались с князем — он приложился к их ручкам, они чмокнули его в лоб. От прелестных дам и предвкушения обеда его лицо раскраснелось, глаза блестели. Дмитрий Владимирович выглядел бодрым и, пожалуй, чуть озорным — седой локон надо лбом петушьи хохлился.

Анна осмотрелась. Просторная раззолоченная гостиная была набита по-голицынски дородными предметами: коренастые русской работы диваны, широкие мягкие ампирные кресла с грифонами и лебедями, резные дубовые шкафы с книгами и фарфором, грузные бархатные портьеры с жирными золотыми кистями, портреты с пучеглазыми генералами в пухлых рамах. У окон накрыли пышный закусочный стол, но Анна, занятая великосветскими знакомствами, не успела оценить его тяжелые гастрономические прелести. Вначале Голицын представил ей свою крестницу, Софью Апраксину. Затем подвел к супругам Гудовичам. Мудреные фамилии остальных она не записала, запомнив лишь громкие титулы — трое князей и два графа. Затем любезный хозяин провел их по анфиладе: «Большие красивые апартаменты, гостиная и все прочие комнаты. Князь показал нам покои княгини, но они не освещены, так как супруга все еще в отъезде».

Как только вернулись в гостиную, двери распахнулись, вышел комично важный камердинер с белоснежной салфеткой, обернутой вокруг руки, и зычно объявил, что кушать подано. Гости разбились на пары — кавалеры вели дам. «К столу меня сопровождал князь… не помню, как его звали. Он сел от меня слева. А племянница Голицына — от меня справа, рядом с ней — Энн. Почти напротив меня сидела графиня Гудович, между какой-то княжеской парой». Скрупулезная, но себялюбивая Листер умолчала о том, что место, которое ей назначили за столом, было не первым и не главным. По традиции самых важных гостей хозяин сажал слева и справа от себя, а прочих — дальше, согласно их чину и происхождению. Анна сидела посередине, всего лишь слева от княжеской племянницы.

Столовая ей понравилась: «В центре потолка — огромная люстра. И по одной большой жирандоли в каждом углу столовой. На столе четыре стеклянных канделябра по семь свечей. Комната очень большая и красивая». Камерные обеды сервировали у Голицына по-русски — блюда выносили по очереди, одно за другим. Вначале подали суп с традиционными пирожками, потом несколько видов горячего, жаркое из свинины, гусей, каплунов, потом пироги, паштеты, сыры, маринады и десерт. Обедали чуть больше часа. И, насытившись, вернулись в салон — шуметь, смеяться, шутить. Через полчаса англичанки откланялись: «Мы уехали в 18:15 по моим часам, но они опаздывают, и, значит, было 18:40».

У Гудовичей и Толстых

По заведенному обыкновению, когда гости просили хозяев дома их принять, они оставляли свои карточки и ожидали ответных писем. После вечера у губернатора Листер разослала визитки новым прелестным знакомицам и первой получила весточку от Екатерины Николаевны Гудович — та приглашала 11 ноября на ужин.

Ее супруг, граф Андрей Иванович, в прошлом был боевым генералом. После Заграничного похода русской армии 1813–1814 годов, получив отставку «за ранами», перешел на покойную кабинетную должность предводителя московского дворянства. Но старых военных привычек не оставил: щелкал каблуками, придерживал левой рукой шпагу-невидимку, орал на чиновников, как на солдат. Впрочем, с супругой был нежен. Они жили душа в душу. Гудовичи занимали половину особняка, выходившую на Брюсов переулок. В другой части, окнами на Тверскую, жил с семейством старший брат графа — Кирилл. Дом был таким огромным, что братья почти не виделись и, кажется, даже не вспоминали друг о друге.

Половина Андрея Ивановича славилась на всю Москву хлебосольством, русскими обедами и костюмированными вечерами, которые устраивала Екатерина Николаевна. В прежние времена считавшаяся первой московской красавицей, она и в свои благородные шестьдесят лет сохраняла приятные черты, интересовалась модами и очень любила переодеванья — то рядилась боярыней, в жирную шубу и шаль с повойником, то изукрашивала перьями диковинных птиц свои шляпы, превращая их в гнезда, лакеям велела выезжать в медвежьих киверах «бонапартэ», а кучерам сшила меховые тулупы по десять тысяч рублей. Словом, была настоящей московской гранд-дамой.

На вечер, помимо Энн и Анны, Гудовичи позвали еще человек десять близких друзей. Англичанкам хозяйка определила почетные места, усадив подле себя. Листер торжествовала — она наконец в центре внимания, ей улыбаются, с ней жаждут познакомиться crème de la crème Первопрестольной. Фамилий она, конечно, не запомнила, но точно знала, что вот та старушка слева — светлейшая княгиня, а рядом — граф N, дальний родственник княжны, сидящей напротив дочери хозяйки, мадам Эрнестины, которая замужем за генералом Дохтуровым. Ее наперебой расспрашивали — о странствиях, поездках, о том, не опасно ли, не боится ли, одна, в Сибирь, в Персию… Подали кушанье — как всегда у Гудовичей, сытное и русское: «Я ела суп, котлеты, зеленый горошек, компот из маринованной клубники, пила вино и квас».

Но главным угощением вечера была Софья Голицына, красавица чуть за тридцать. Листер не могла глаз от нее отвести. Ей шепнули, что она первая belle Москвы. Голицыной стала по мужу, князю Андрею Михайловичу, генералу с пышными бакенбардами. По рождению она — Балк-Полевая, дочь русского дипломата. Но Анна решила, что Софья происходит прямиком из итальянского Возрождения. Приятный удлиненный овал лица, матовая, словно тронутая утренним тосканским солнцем, кожа, высокий гладкий мраморный лоб, точеный нос со вздернутыми своенравными ноздрями, изящные уверенные штрихи неаполитанских бровей, миниатюрный рот с тонкими губами, мягко сложенными в загадочную леонардовскую полуулыбку. И глаза — вытянутые, миндалевидные, изумрудно-зеленые, лисьи, с кокетливой острой хитринкой — миланские глаза. Глаза мадонн Луини. Она будто сошла с его картины и теперь молчаливо, насмешливо и лукаво наблюдала пошлую жизнь вокруг.