А спросить-то было не у кого, все еще спали.

Да и чего спрашивать?

Надо ли спасать Буратинку?

Конечно, надо! Она это и без Игорьсергеича знала.

Нина собралась с духом, перестала скулить, надела, подрагивая, свою коричневую форму с черным фартучком, взяла ключ и открыла дверь квартиры с таким безучастным лицом, словно уже простилась с жизнью. На лестничной площадке никого, утро было слишком ранним. Она медленно и опасливо, шаг за шагом, спустилась по лестнице к двери, которая вела во двор. Немного постояла перед ней, прислушиваясь, потом вздохнула и с силой пнула ее. Дверь с шумом открылась, и Нину осветило свежее утреннее солнце.

Во дворе было сонно и пусто. На всякий случай еще заглянула в арку и увидев, что и там никого, бросилась в свой закуток перед окном, чтобы спасти игрушки. Она остервенело дернула Буратинку, порвав веревку, на которой он висел, собрала одним махом всех остальных кукол и помчалась домой, захлебываясь страхом. Ей казалось, что тот, кто сделал это, все равно где-то рядом, что не ушел, притаился и смотрит, смотрит…

Нина влетела домой, еле удерживая в охапке всех своих кукол, бросила их на кровать и вынула из-под нее старый кожаный чемодан с щелкающими металлическими замочками. Потом резко бросила их всех туда, захлопнула крышку и громко защелкнула замочки, задвинув чемодан подальше ногой, чтобы даже и не видеть его. Продышавшись, стала быстро собираться в школу, решив, что поступила абсолютно правильно и очень, надо сказать, смело — не каждый бы отважился выйти один во двор, увидев такое.

В школе Нина сидела тихая и понурая, получила тройку по любимой литературе, совершенно не расстроившись, и даже Пашка не смог ее развеселить.

— Нинка, пошли гулять после уроков! Я такое место знаю! Тебе понравится!

— Не хочу, отстань, я домой пойду, — отрезала Нина.

— Да чего там тебе делать! Кто тебя там ждет? Пошли, часок погуляем, и пойдешь ты в свой дом! — не отставал Пашка.

— А что это за место такое особенное, которое ты знаешь? — заинтересовалась Нина.

— Увидишь! В соседнем с тобой дворе, идем покажу! Я там такое нарыл!

Нина повозила носком в пыли, начертив какую-то фигуру, выдержала положенную паузу и в конце концов решила согласиться.

Школа стояла в двух кварталах от ее дома на той же улице, пешком от силы пять-семь минут. Улица была зеленая, уютная, очень родная. Нинка с Пашкой знали каждый угол, каждый дом, каждого продавца в магазине, каждого ленивого кота в подъезде, каждую розочку на сохнущей соседской простыне — все было свое и давно знакомое. Не то чтобы они часто после школы вместе ходили домой, но дружили, списывали друг у друга, Пашка у Нинки русский и литературу, Нинка у Пашки арифметику. Часто лазали по чердакам и подвалам в поисках врагов народа и других чудес — Пашкин отец работал в органах, и это накладывало отпечаток на всю их семью.

— Тебе портфель понести? — вдруг спросил Пашка.

— Вот еще чего вздумал! — Нинка даже оторопела от такого неожиданного предложения.

— Ну и дура! — радостно отреагировал он и сделался пунцовым.

Они уже почти подошли к Нининому дому, но тут Пашка дернул Нину за руку и поволок в подворотню соседнего.

— Это здесь, — он повел ее в арку, потом направо вниз по грязной лесенке, ведущей в подвал.

— Я там такое видел! Тебе точно должно понравиться! — Пашка был в предвкушении.

Нинка только сейчас поняла, что эта лесенка вела в котельную, крыша которой выходила прямо под ее окно. Ей бы и в голову никогда не пришло спуститься сюда одной. Все знали, что это было владение дворника Марата, дядьки угрюмого и сурового, воевавшего в штрафбате. Он молча убирал, ругался по-татарски и насупленно на всех смотрел, словно оберегал свои владения не только от чужаков, но и от людей вообще. Марат признавал только одни следы на земле — следы от метлы. Он мел и мел все время — дорожки, землю под деревьями, остервенело махал метлой, выравнивая песок в песочнице, все приглаживал и утрамбовывал, разглаживал и затирал. Бубнил себе под нос, когда вдруг порядок этот на его земле нарушался или появлялись человечьи следы, хотя и понимал, а как людям не ходить? Никак. И снова брал метлу и шел мести, довольно зло оглядываясь и поругиваясь, словно выметал с чужими следами все свои беды и проблемы. К нему старались не обращаться, был он слишком диким и нелюдимым.

И вот теперь Пашка звал ее к нему в берлогу…

Нина сначала спустилась по ступенькам, совершенно по инерции, но потом резко остановилась и выдернула руку.

— Ты что, с ума сошел? Марат же нас придушит!

Нина на самом деле выглядела испуганной.

— Да ладно, не боись, мы на минутку, зато такое ты никогда не видела! Марата нет, он в это время в город уходит.

Пашка все же с опаской ткнул дверь в котельную, убедился, что она закрыта, и поднажал плечом на грязное засаленное окно рядом с кургузой дверью. Оно легко поддалось, видимо, не в первый раз раскрывшись с чуть слышным стариковским скрипом. Из черноты пахнуло застоявшимся неуютом, тоской и мокрым ржавым железом — Нинка даже отшатнулась, учуяв этот неожиданный запах. Но Пашка уже шмыгнул в темноту и зашипел оттуда:

— Нинка, лезь давай, чего застряла?

Нинка плюхнулась на подоконник, перекинула ноги в пустоту и, сделав по инерции несколько шагов, повернула на Пашкин голос за угол и оказалась в каком-то ватном черном пространстве, лишившись разом основных человеческих чувств, ослепнув от темноты и оглохнув от тишины. Запах мокрого железа стал здесь очень резким, и Нинка даже поморщилась.

— Пашка! — позвала она тихонько, словно опасаясь нарушить эту оглушающую тишину.

— Я выключатель ищу! Сейчас!

Пашка возился где-то за стеной и вел себя вполне по-хозяйски:

— Стой на месте! А то вляпаешься!

Нина и не собиралась никуда идти, страшно. Она вытаращила глаза, которые давно должны были привыкнуть к этой запредельной темноте, но никак не привыкали и неспособны были еще ничего различить. Нина протянула руки, чтобы ни на что не наткнуться, и в этот момент Пашка включил свет.

Прямо перед ней висела огромная настоящая лошадиная голова с широко открытыми черными глазами. Нина чуть не уткнулась в нее, раскинув руки, словно хотела ее обнять. Он неожиданности и страха она заорала так, что в соседних домах совершенно запросто могли полопаться все стекла.

— Нинка, ты что! Чего орешь?

Пашка засуетился вокруг. Нина с опаской огляделась. Подземная комната была большая и запущенная — похоже, в ней никто и никогда не убирался, да и зачем? Стенки были заставлены какими-то огромными фанерными щитами, старыми оконными рамами и трубами, весь пол был в окурках, скомканных бумажках и прочем мусоре, накопленном десятилетиями. Нина теперь уже намного спокойнее посмотрела на лошадиную голову, которая чуть покачивалась на огромном крюке, вделанном в потолок. Мертвые глаза печально глядели на девочку, огромные лошадиные ресницы так и застыли в удивлении и неестественно торчали в разные стороны. Под огромной головой на полу не было ни кровинки, и Нину это очень удивило: куда же делась кровь?