— Но не мог же ты приехать в Гамбург только для того, чтобы погостить у Эрнста Штокмана — и у Ханни!

— Я ничего о них не знал. Вот я и подумал, что сюда можно приехать с таким же успехом, как и в любое другое место.

— И это все? Неужели у англичан не найдется для приезда в Германию причин поважнее, чем красивые глазки Эрнста Штокмана? Разве они никогда не слышали ни о Рейне, ни о Гейдельберге, ни о «Черном лесе», ни о Берлине? Неужели ты ни разу не попросил Эрнста рассказать тебе о Гамбурге?

При этих словах Пол кое-что вспомнил.

— Ну конечно, я просто забыл, что в тот день в Оксфорде, за завтраком, я действительно спросил у Эрнста, каков из себя Гамбург.

— Ну и что он ответил?

— Он уставился на скатерть и с вкрадчивой улыбкой сказал: «Ах, это, видишь ли, порт со всеми странными портовыми развлечениями и обычаями». Удивительно, как я мог об этом забыть!

— Ну что ж, может быть, поедем осмотрим порт?

— Когда?

— Сегодня.

— Я бы с удовольствием, но у меня нет ключа от дома Штокманов. А фрау Штокман говорит, что после одиннадцати звонить в дверь слишком поздно.

— Typisch[15].

На миг задумавшись, Иоахим принял решение:

— Ну что ж, придется взять с собой Эрнста, только и всего. Ему-то ключ наверняка дают. Я позвоню ему и попрошу приехать прямо туда. А Вилли в любом случае поедет с нами, потому что он скоро должен прийти.

Он позвонил Эрнсту и договорился встретиться с ним через час в Санкт-Паули, портовом районе Гамбурга. Пока они дожидались Вилли, Иоахим показал Полу некоторые из своих фотографий. Увидеть их было для Пола все равно что увидеть выражение Иоахимовых глаз, когда тот на кого-то или на что-то смотрел. Казалось, именно внутри этих глаз и находится сфотографированный объект. Каждая фотография была свидетельством того, как в определенный момент лицо, место действия или предмет концентрировались в некую систему линий и масс, света и теней, в систему, которая подводила итог комедии собственного существования, пропущенной через восприятие Иоахима. Он улавливал совпадение несравнимых объектов в рамках времени и пространства: очки в стальной оправе, лежащие на парапете балкона над морем, омывающим греческий остров, подштанники бедняка, висящие на веревке высоко над узкой неаполитанской улочкой, превращенные дуновением ветра в некое подобие лица, с глумливой усмешкой смотрящего на платье и ожерелья римской модницы, идущей внизу по улице; контраст между чернокожими детьми, играющими в парке, и небоскребами на берегу чикагского озера, между белыми телами богачей и смуглыми бедняков на пляжах Рио-де-Жанейро. Казалось, объекты на его фотографиях сами привлекают к себе внимание, показывая на себя и крича: «Вот он я! Смотрите! Какие мы замечательные! — добавляя восклицание, часто употребляемое в разговоре Иоахимом: — Как ЗАБАВНО!» Один портрет сказал: «Я уловил выражение лица Густава Грюндгенса в тот самый миг его жизни, когда он больше всего похож сам на себя!»

Много было фотографий молодых мужчин, но особенно поразила Пола одна. Это был портрет купальщика, стоящего нагишом на поросшем камышами берегу озера. Снимок был сделан немного снизу, так, чтобы удалялся возвышавшийся над бедрами торс и видно было все тело, слой за слоем, с его рельефными боками, грудной клеткой и плечами, а также устремленная ввысь голова с шапкой темных волос на фоне темного неба. На освещенные солнцем бедра и грудь юноши, точно град стрел на святого Себастьяна, падали клинообразные тени ивовых листьев.

— Чудесно! — воскликнул Пол. — Храм тела!

Иоахим рассмеялся:

— Это здорово — храм. А мне оно всегда казалось похожим на пагоду: слой на слое, ярус на ярусе. Но ведь пагода, кажется, и есть храм!

— Ты говоришь, что ничего не желаешь делать. Но ведь это ты делаешь: ты фотограф, художник. Это и должно стать твоим занятием.

— Я не хочу быть профессиональным фотографом. Ведь это значит, что придется перед всеми притворяться художником, а фотографию я искусством не считаю. Это ремесло, в котором требуются наметанный глаз и умение вовремя щелкнуть затвором, как на охоте — ведь не зря даже некоторые термины совпадают. Все это просто дело техники. Хороший фотограф не похож на художника, преобразующего то, что он видит, он похож на охотника, выслеживающего некоего особого зверя, которого в некий особый момент ему удается под своим особым углом зрения разглядеть более отчетливо, чем другим охотникам. Однако этот зверь, каким бы особенным ни был он для фотографа, в его собственной душе не рождается. Зверь даруется ему внешним миром, от которого фотограф всецело зависит. Фотография — это восприятие зрительных образов мира, прекрасных пейзажей, красивых девушек или парней, застигнутых врасплох именно в тот момент, когда один лишь фотограф видит их такими, какие они на самом деле. Но художником он от этого не становится, — упорствовал Иоахим. — Скорее я стану торговцем кофе, чем буду притворяться художником только потому, что делаю фотографии. Это было бы жульничеством.

— Но в таком случае ты делаешь фотографии только для себя.

— Ну, положим, некоторым из моих друзей они, кажется, нравятся. Разве этого не достаточно? — ухмыльнулся он.

— А зачем ты делаешь фотографии? — не унимался Пол.

— Разве я тебе не говорил? Для себя и своих друзей. Просто на память о мальчиках и прочих вещах, которые я увидел и метко снял, как охотник, который вешает у себя в охотничьем домике черепа и набитые головы. Что мне по душе, так это правда о том, каким было в некий миг нечто, меня поразившее. Все это прямо противоположно искусству. Даже такой скверный рисунок, как этот, — он показал на стену, где висело изображение двух моряков, смотрящих на пристань, — отделяется от того момента, когда он был создан, и существует только в тот момент, когда на него смотрят. А в фотографическом снимке мне нравится то, что он всегда выглядит точно так же, как в момент съемки. Он фиксирует мгновение, которое стремительно отступает в прошлое. Твоя детская фотография выглядит старше, чем когда-либо будешь выглядеть ты, даже в девяносто лет. Делая снимок, фотограф одновременно его бальзамирует. Мне это нравится. Это очень ЗАБАВНО. Фотография — это комедия жизни и смерти. Порой комедия страшноватая. Под живой плотью скрыты белые черепа погибших солдат.

Затем Пол принялся рассматривать фотографию Вилли, сжимающего в руках большой резиновый мяч и смеющегося. Иоахим спросил Пола, какого тот мнения о Вилли.

— Он мне ужасно нравится.

— Да, мне тоже он очень нравится. Но, знаешь, слишком уж он безупречный. Бывают люди настолько хорошие, что их совершенно не в чем упрекнуть, отчего с ними делается скучновато. Вилли, наверно, тоже из таких. Ради меня он готов на все. Он всегда благожелателен. В нем нет совсем ничего, на что бы я мог пожаловаться. Но именно из-за того, что он такой безупречный, мне не слишком-то часто хочется с ним видеться. Зачастую мне нравятся люди недоброжелательные, даже злые. Они интересны мне, если я понимаю, какое из присущих им свойств человеческой природы их портит. Наверно, я хотел бы влюбиться в человека по-настоящему БЕЗНРАВСТВЕННОГО. Во всяком случае, очень скоро вполне могу захотеть.