«Ты лжешь», – подумала Анна.

– Пойми, я друг, – Анна вдруг поменяла тактику. – Тебе нечего бояться, просто расскажи, как все есть, и я устрою тебя в безопасное место. Отправлю прямо отсюда, и тебе не нужно будет никогда возвращаться назад, и не придется никого бояться.

Бихар вздрогнула.

– Не верю, вряд ли это поможет, – сказала она потом.

– В смысле?

– В смысле что у меня все в норме, – ответила она с безразличным видом. Затем выдула пузырь из жвачки – тот лопнул и пристал к губам.

– Ты позвонила в службу спасения. Ты боялась за свою жизнь. Я прослушала ту запись, и там ты не спросонья, а со страха. И ты боишься по-прежнему. И откровенно врешь мне, потому что боишься. Эй, девушка! Ты же не хочешь жить с этим страхом всю оставшуюся жизнь? Ты позволишь им управлять тобой?

Бихар заерзала на стуле.

– Никак не возьму в толк, чего я должна бояться? – начала она.

– Например, твоего отца или дядю. Или брата. Матери. Еще кого-нибудь. Они ведь угрожают убить тебя? Что ты им сделала? Сходила на домашнюю вечеринку одноклассницы и попробовала немного сидра? Тебе понравился мальчик-финн? Эй, слышь, Бихар, пораскинь мозгами!

Девушка сжала губы и посмотрела в сторону двери. Ее лицо пошло красными пятнами. Она вытерла глаза рукавом тренча, пытаясь сдержать плач.

«Попало куда нужно, – подумала Анна. – Telitalálat»[15].

Бихар молчала и только попеременно смотрела то на Анну, то в камеру.

– Они меня не убьют, – тихим голосом произнесла она.

– Нет, конечно, если ты будешь тихо-мирно сидеть дома до тех пор, пока не пойдешь замуж за мужчину, которого тебе присмотрит твой славный папашка. Может, будущий муж уже существует? Ты уже помолвлена? Ты счастлива? Ты любишь этого мужчину?

Бихар ничего не ответила, только одна слеза прорвалась наружу и скатилась по левой щеке.

– Кого ты защищаешь? Здесь ведь речь идет исключительно о твоей личной жизни, так что ты вообще не должна ни на секунду задумываться о том, что скажут папа или мама, узнав, что ты не та хорошенькая девица, как они того хотят. Они ведь не особенно интересуются твоими чувствами или как? Уж ты знаешь, что ими движет стыд, а тебе они лгут, все дело в чести. Очнись, милая! Их беспокоит честь семьи и рода, честь мужчин, в конце концов!

От охватившего ее возбуждения голос Анны стал тверже – слишком уж больной вопрос, да вообще все вопросы слишком больные. «Я чересчур эмоциональна для такой работы. Теперь нужно успокоиться, иначе девочка напугается». Анна поднялась и сказала, что сходит за водой.

– Итак, Бихар, – продолжила она, вернувшись. – Расскажи-ка теперь все с самого начала. Ничего не бойся. Ты живешь в Финляндии уже достаточно давно и знаешь, что мы на твоей стороне, знаешь ведь?

– Да-да.

– Что твои родственники с тобой делают?

– Ничего.

– Они пасут тебя? Бьют? Угрожают? Обещают убить?

– Нет, нет и нет! – закричала Бихар. – Прекратите это, они мне ничего не делают. У меня все в полном порядке.

– Когда тебе исполнится восемнадцать?

– Через три месяца.

– Знаешь ли ты, что потом они уже ничего не смогут с тобой сделать? Что ты сможешь сама решать, где жить, с кем быть и чем заниматься? И будешь отвечать за свои деяния только перед нами, слугами закона, но не перед родственниками.

Бихар фыркнула и посмотрела на Анну. В ее глазах читалось презрение.

– Конечно, я знаю.

– Они тебя отпустят из дома?

– Прекратите уже. Это была ложная тревога. И вообще, вся эта история – одно сплошное недоразумение. Я видела сон. У меня все перемешалось в голове. Я и в детстве лунатила и разговаривала во сне.

– Ты уверена, что хочешь сказать именно это? – спросила Анна.

– Полностью. Мои родители никогда не сделают мне ничего плохого.

– Отчего-то я тебе не верю.

– Наверное, потому, что вы из полиции. Вас обучили видеть во всем признаки криминала.

– Знаешь, ограничение свободы другого человека является преступлением. Угрожать убийством – это тоже преступление.

– Но со мной ничего подобного не случилось.

– Зачем ты тогда звонила в службу спасения?

– Я уже сказала.

– Ты говоришь неправду.

– Хорошо, признаю. Это была месть.

– Поясни.

– Я рассердилась, что они не отпустили меня на вечеринку с классом. Вот и решила отомстить.

– Это правда?

– Правда.

– Почему сразу не сказала?

– Не решилась. Я подумала, что это преступление или что-нибудь в таком роде, если начинаешь звонить в службу спасения по пустякам.

– Ну, это наказуемое деяние.

– Я сглупила. Не подумала. Была в бешенстве. Извините.

– А почему они не разрешили тебе пойти на праздник?

– Родичи сказали, что там распивают алкоголь. И это правда, тут против не попрешь.

– Через три месяца ты сможешь пойти. И даже выпивать, если захочешь.

– Так мой отец и сказал.

– Не сомневаюсь, – сказала Анна. – Спрошу в последний раз: тебе угрожают, Бихар?

– Нет. Поверьте же, наконец.

Анна вздохнула и прекратила допрос. Бихар убрала упавшие на лоб волосы под платок и туже завязала узел. Потом она глотнула воды из стакана и посмотрела в сторону видеокамеры. Анна встала и начала собирать бумаги. Девушка продолжала сидеть. Она рылась в кармане тренча, словно разыскивая что-то. Вдруг она поднялась со стула и уставилась в камеру. Затем она протянула руку Анне, попрощалась, а другой рукой приоткрыла борт тренча. Из-под него мелькнула яркая футболка, напомнившая подростковые рок-футболки Акоса.

– Спасибо и до свидания, – сказала Бихар, смотря на Анну молящим взглядом, как смотрят щенки, просящие угощения. Затем она бросилась к двери и выбежала из кабинета.

– У нас тоже не густо, ничего не удалось выудить. Все впустую. Талдычат только, мол, все это какая-то ошибка, никогда никому ничего плохого не делали, – сказал Рауно, пристраивая бокалы с пивом на стол перед Анной.

Они сидели на террасе в центре парка Алексинпуйсто. За день полицейское управление превратилось в ад для страдающего клаустрофобией. Допросы затянулись до вечера, но была пятница, а на улице лето выдавало последние аккорды. Столбик термометра перевалил за двадцать градусов. Слушая прогноз погоды, Анна почувствовала себя дурно – на следующую неделю обещали дожди и похолодание.