Поверх стекла — единственная на крыше ровная площадка, край обрыва, куда не попадешь иначе как через чердак. Там и стоял, руки в боки, Сэм Муди. Ловил дыхание ветра, носящего на себе ласточек. По лицу и спине Сэма струился пот. Ему было шестнадцать. Высокий, как и предсказывала его мать. Везде, куда бы ни зашел, стукался головой о притолоку — везде, но только не здесь, где наверху было одно лишь небо.

Сэму в последние два года довелось посещать достаточно сомнительные места. Неосвещенные подъезды, полуподвалы, где приходилось сгибаться в три погибели. Подземные переходы, где в сантиметрах от твоей макушки нависает бетонная плита. Тупики, по которым крадешься на полусогнутых, опасаясь, как бы не заметили и не избили.

На крыше съеживаться и нагибаться не требовалось; мир простирался бескрайний и единый. Дышалось глубоко и свободно.

Первой его обнаружила мачеха, выйдя из дому за субботней газетой. Сощурясь и прикрывая глаза ладонью, удостоверилась, что это не аист-переросток, а всего лишь Сэм — наказание, ниспосланное ей в жизни. Синтия подняла крик. Слова разобрать было трудно — да он, откровенно говоря, все равно никогда ее не слушал. Только и знает что командовать. Синтия сбегала в дом и привела его отца. Крупная фигура, царь и бог, шишка на ровном месте! Придурок несчастный, который тут же пригрозил, что вызовет полицию.

— На этот раз добьюсь, чтобы тебя забрали! — пытался урезонить сына Джон.

Сэм Муди, правду сказать, и сам не прочь был бы убраться отсюда. Куда-нибудь. В голубое и недосягаемое далеко. На крыше было жарче, чем можно было ожидать в такую рань. Обычно он в это время еще спал, опаздывая в летнюю школу, где, провалив экзамен, обязан был наверстывать пробелы по математике, — мог спать прямо под нудное зудение Синтии, что пора вставать. Сегодня он как раз поставил себе будильник, но проснулся раньше и встал с петухами. Хватит с него математик и летних школ — жизни, которую тратишь на чушь собачью! Сэм вдыхал пряный аромат самшита, едкий запах хлорки с бассейна. Его младшая сестренка в выходные приглашала своих сверстников купаться, и детвора со всего квартала сбегалась к ним плескаться и писать в воду. Сэм в подобных случаях запирался и сидел у себя в комнате, покуда в дверь не стучалась Бланка со словами, Порядок! Все разошлись. Можешь выходить.

Его отец и Синтия вернулись в дом. Дом, где работал кондиционер. Какой смысл торчать на жаре, обливаясь потом, когда тебя все равно не послушают и не слезут с крыши? Сэм праздно тянул время, дожидаясь, явится ли полиция, хватит ли духу у Джона Муди действительно взять трубку и заявить на него или его папаша только сидит на кухне и, по обыкновению, кипит от злости молча. Отец валил на него вину всегда и за все. Не только за плохие отметки, или аварии, в которые ему случалось попадать, или, понятно, за наркотики — не зная, кстати, как с этим далеко зашло. Помимо собственных проступков, Сэм должен был нести наказание за странные дела, к которым был никак не причастен. Разбитые тарелки на кухне, сажу, выпавшую из дымовой трубы, бормотанье каких-то голосов в прихожей поздней ночью.

Все это, скорей всего, тайком устраивала Синтия, а после оговаривала других. Это она старалась морочить всем им голову. Снова и снова. Синтии свойственны были такие милые черты — любовь мутить воду, сделать гадость, видеть все в черно-белом свете. Вела себя так, будто она семи пядей во лбу, хотя на деле была дубина дубиной. Решила, например, что он нынче утром собрался покончить с собой. Что для того и залез на крышу — хотя у него ничего такого и в мыслях не было. Если б он это задумал, то выполнить было бы совсем просто. И не привлекая к себе внимания. Да — если б Синтия сознавала, какая она дрянь, то не удивлялась бы, откуда у Сэма это желание освободиться. А если бы еще отважилась признать, какое барахло его отец, то и сама не упустила бы случая слинять на свободу.

Занятно было наблюдать окружающее с высоты птичьего полета. Все так заметно уменьшалось в размерах. Сэм, до того как залезть на крышу, курнул травки — так, ради настроения. Никаких серьезных наркотиков в такое время дня. Однажды, раньше чем подняться сюда, он позволил себе побаловаться ЛСД — и это была ошибка. До такой степени лишился ориентации, что не соображал, какое направление — к звездам, а какое — к земле.

Подъехала и остановилась машина. Не полицейский джип и не карета «скорой помощи» — паршивенький «фольксваген-жук». Из него вышла молодая женщина. Высокого роста. Лет что-нибудь двадцати. В джинсах и майке-безрукавке, в очках от солнца; темные волосы схвачены в конский хвост, лицо — растерянное. Возможно, стажерка-полицейская, проходит практику. Следя за ней, Сэм позабыл, где находится, и поскользнулся. Подметки его баскетбольных кроссовок с визгом проехались по стеклу. Он удержался, мгновенно восстановив равновесие, хватаясь руками за воздух, словно пытался его поймать.

Женщина, Мередит Уайс, подняла голову.

Мираж, мелькнуло у нее в голове. Как на том оконном карнизе. Аист, похожий на фигуру подростка.

Но нет, паренек был настоящий и притом курил сигарету.

— Слушай, твоя фамилия не Муди? — крикнула она.

— Сэм, — крикнул он, глядя вниз.

— А меня зовут Мередит.

— Тоже красиво.

От высокого уровня децибелов у Сэма запершило в горле. Он не любил кричать. Принадлежал скорее к молчунам. Однажды выдержал целый месяц, не проронив ни слова отцу или Синтии. Думал вывести их из себя немым молчанием, а получилось наоборот — они, похоже, облегченно вздохнули.

— Я первый раз в Коннектикуте, — сообщила ему Мередит.

— Много зелени и тоска зеленая. Так что имеет смысл повернуть оглобли назад, откуда приехали.

Мередит улыбнулась.

— Жарища тут у вас! Почти как в Нью-Йорке! Сока не хочешь лаймового? Имею пару упаковок.

Рубашка у Сэма промокла от пота. Солнце палило наверху нещадно. Стояло полное безветрие. Потели ноги; потные ступни скользили в кроссовках.

— Ну давайте, — сказал он.

Он медленно сполз к люку, ведущему на чердак, подтянулся, пролез в него, захлопнул и запер люк. Спустился на второй этаж, оттуда — на первый, на кухню, где сидели и препирались Синтия и его отец.

— Нет, с меня хватит, — говорила Синтия. — Без конца повторяется одно и то же, а мы все терпим.

Отец по обыкновению бездействовал, отгораживаясь от всего и вся.

— Ну что, полицию, смотрю, вызываете? — сказал Сэм.

Они оглянулись на него, словно не веря своим глазам.

Не дожидаясь, пока его остановят, Сэм пошел через весь дом к парадной двери и оттуда — во двор. Хозяйка «фольксвагена» стояла на дорожке, прислонясь к своей машине. Рядом ждали две маленькие упаковки фруктового сока. Ну что ж, хотя бы кто-то в чем-то не соврал.

— Гораздо лучше, чем лимонад, — сказала она.

Сэм принял от нее пакетик сока, открыл его. Ему не часто случалось встретить занятного человека.