Орды с востока шли одна за другой без остановок. Все они были разными по численности и составу. В одних были преимущественно женщины и дети, и такие уничтожались с лёгкостью. А другие, вроде той, которая сейчас идёт от потерянного четыре с половиной года назад городка Ожерелье, являлись самыми настоящими армиями во главе с генералами – военными вождями. И если Красин прав, а учитывая его огромный опыт, он, скорее всего, прав, утром на оборонительном участке, прикрывающем Каширскую ГРЭС, начнётся кровопролитное сражение.

Основные силы моего отряда, доставленные прошлой ночью в это место автотранспортом, готовы к выдвижению на пути миграции дикарей, но здесь неспокойно, грядёт бой, и принимать в нём участие нам не стоит. По-хорошему стоило бы выбрать для прорыва иной маршрут, например, отправиться к Чехову, как Красин предлагает. Однако ещё в полдень, не зная о том, что движется боевая орда, я связался с Лидой, которая оставалась возле Дмитрова, и дал ей команду погулять сегодня вечером в городе и спровоцировать несколько конфликтов. Затем, через Яхрому – Зеленоград – Истру – Звенигород – Голицыно – Наро-Фоминск, обходя Москву, прорываться к линии фронта. Там группа Белой должна её перейти и тихой сапой, минуя Боровск и Малоярославец, прошмыгнуть к Калуге, которая удерживается местным вольным народом. Там-то мы и должны встретиться, хотя москвичам я говорю о том, что собираюсь идти к Туле.

Получается, что дороги назад у меня нет. Снова выйти на связь с группой Лиды не получается, наши товарищи уже начали работу в Дмитрове. А утром Москва узнает о том, что Белая с бойцами покинули временную стоянку у Дмитрова, и высокое начальство скомандует своим войскам задержать нас. Не хочется лить кровь честных воинов, которые дерутся за свою родину, а значит, в ночь, невзирая ни на какие преграды, нам надо уходить.

– Ну и что решил? – прервал мои размышления Красин.

– Выходим в первых сумерках. Через пару часов ваши егеря вернутся, начнёт темнеть, и мы пойдём.

– Дело твоё, капитан. Однако я считаю, что ты рискуешь.

Майор резко развернулся и по проходу направился в сторону батальонного командного пункта. Видимо, пошёл мариновать мозг командиру оборонительного участка.

Посмотрев ему вслед, я пошёл в противоположную сторону, через десяток метров повернул в глубь позиции, разминулся с солдатами, которые тянули на позицию АГС, и оказался в самом центре оборонительного периметра. Именно здесь находились склады, батальонный штаб и жилые бункеры, куда нас определили на временный постой. Где-то совсем рядом играла гитара, был слышен голос одного из наших парней, напевающего новую песню, и весёлый гомон московских солдат. Все здесь как и в любой иной воинской части, такие же люди, как и мы, ничем не похожие на своих политиков, желающих нажиться на оказавшемся на их территории вольном отряде из другого государства. Спустившись по ступенькам, я оказался в просторном жилом отсеке, пятнадцать на двадцать метров, в котором остановились офицеры и сержанты моего отряда. Боевые соратники занимаются своими делами: отдыхают, перепаковывают рюкзаки, чистят оружие, прошивают дратвой ботинки и латают перед дальней дорогой одежду.

– Когда? – сразу же спросил меня Игнач, поднявший голову от стола, на котором лежала предоставленная Красиным карта Каширского района.

– Егеря скоро вернутся. На разговор с ними отвожу двадцать минут, и выступаем. Готовьтесь.

Сержанты, знающие, что необходимо делать, покинули подземелье, а офицеры продолжали заниматься своими делами. Вместе с Крепышом мы подсели к Игначу и совместно ещё раз прикинули наш маршрут. Не тот, про который знали московские министры и Красин, а другой, настоящий. Выходим в ночь, двигаемся в сторону Мордвеса, но не доходя до него поворачиваем на запад и идём параллельно развалинам населённых пунктов Иваньково – Заокский – Таруса. Вроде бы всё верно, места стоянок отмечены, местность московскими лесовиками изучена неплохо, так что наша задумка вполне осуществима.

Единственная проблема, которая меня заботила, – это как нас встретят в Калуге. Насчёт Тульского патриархата понятно, Москва с теократическим режимом, который правит в бывшей Тульской области, контачит, но не дружит. Там нас могут выдать, особенно если высокое московское начальство попросит, а заодно чего-нибудь патриарху и митрополитам щедрой рукой отсыплет. А вот Калуга дело другое. Тамошние вольные люди диктатора Степанова ненавидят лютой ненавистью, и всех, кто приходит из Москвы, очень тщательно проверяют. Как бы, чего доброго, нас за шпионов не приняли. Впрочем, время покажет, какова там обстановка на сегодняшний день. Мы люди тёртые, жизнь видели с самых разных ракурсов, и со свободными людьми общий язык найдём.

– О чём задумался, Мечник? – после окончательного решения по предстоящему выходу в ночь, заметив, что я по-прежнему сижу у стола, спросил меня Крепыш. – За Лиду переживаешь?

– Всё вместе, братан. И за Лиду, и за парней наших, которые с ней остались, и за путь-дорогу дальнюю.

– Нормально всё будет, – вновь всматриваясь в карту, сказал он. – Лида – баба такая, что где угодно пройдёт, профессионал, да и наши бойцы после всего, что с нами было, до Калуги в любом случае дотянут.

– И то верно.

Крепыш сделал на карте пару пометок и, сменив тему, произнёс:

– До сих пор не понимаю, как москвичи такую большую территорию держат и почему дикари их до сих пор не задавили. Будь у меня такие силы под рукой, при желании я бы здесь камня на камне не оставил.

– Да ты агрессор, – усмехнулся я.

– При чём тут агрессор. Просто реально не понимаю, как такая ситуация сложилась. Ты с московскими офицерами много общался, может, разъяснишь, что тут и как?

– Постараюсь. – Тоже сосредоточившись на карте, я взял в руки карандашик и стал водить им по покрытой плёнкой бумаге: – Смотри. Дикари действуют, на наш взгляд, странно, это факт. Но на то они и «зверьки», примитивные уроды, почти позабывшие, что некогда их дедушки и бабушки были людьми. Они, подобно животным, бредут по земле в поисках пропитания для себя. Размножились, и, когда территория, на которой они проживают, всех прокормить не может, отселяют молодёжь и особо буйных мужичков из своей среды, а те уже сколачиваются в орду и кочуют на запад.

– А на восток?

– Мы там не были, и двигаются ли они в том направлении, не знаем. Значит, говорим только о западе.

– Понятно.

– Раз понятно, то продолжаю. Владения дикарей простираются от Нижнего Новгорода до самого Урала. Это не государство и не какое-то постоянное племенное объединение. Пришла пора отселить лишних едоков, они выделяются из своего клана или рода, соединяются с такими же, как и они, добровольными изгнанниками-переселенцами, образуют малую или большую орду и начинают свой путь. Проходит год или два, орда упирается в некий крупный анклав или государственное объединение. В данном случае это Всероссийский диктат. Дикари не обучены войне, все чужаки воспринимаются ими как добыча и двуногие животные, годные в пищу, и «зверьки» тыкаются в оборону до тех пор, пока не огребут. После этого выжившие в первых боях воины присоединяются к тем, кто идёт следом за ними, делятся опытом, становятся инструкторами будущих бойцов, и попытка прорвать оборону Москвы повторяется. Снова поражение, но имеется новый опыт. Теперь вперёд идут боевые орды, а женщины и подростки той орды, которая потерпела крах, используются для разведки, двигаются вдоль границы и выявляют оборонительные участки. Война эволюционирует, и то, что войска Степанова пока держат оборону, не показатель, что так будет всегда. Территория диктата сжимается, москвичи цепляются за удобные в обороне места и прикрывают важные стратегические объекты, но понемногу отступают к столице, и это даже несмотря на своё подавляющее техническое преимущество.