Но я отдала предпочтение туалету. А потом заперлась в комнате и попыталась реветь. И даже зареветь не смогла, в таком трансе была я от этих фотографий. Так жалела этих детишек! И казалась сама себе такой мерзкой, потому что всё знала и ничем не могла им помочь.

Или все-таки могла? Надо было пулей лететь к копам и настучать на Лоренца.

В понедельник и вторник я еще вполне нор­мально ходила в школу и пыталась по мере сил вы­кинуть всю эту историю из головы. Но у меня ни­чего не получилось, потому что я чувствовала свою ответственность за этих малышей.

Во вторник вечером я все-таки собралась с ду­хом и стала действовать решительно. Написала от­цу письмо, в котором рассказала всё. Была убеж­дена, что отец и сам прекрасно поймет, что делать, стоит только ему узнать о подобном свинстве. К то­му же у него появился бы наконец интересный ма­териал для газеты. Ну, скажем, так: «Четырнадца­тилетняя девочка раскрывает преступление и вы­водит на чистую воду извращенного растлителя малолетних!» Или еще что-нибудь в этом роде.

А потом я приняла полпачки антидепрессанта. Таблетки остались еще от матери. Мне стало пло­хо, появилась тошнота, в глазах потемнело, и я по­теряла сознание.

Пришла в себя, когда меня везли на «скорой» в больницу города Д. Вокруг вертелись санитары, мне было просто мерзко; пришлось осознать, что я еще жива. Я совсем не боялась. И снова поте­ряла сознание.

Второй раз я очнулась, когда мне собирались промывать желудок. И тогда я решила, что больше никогда, никогда, никогда не буду пытаться отра­виться таблетками. Промывание желудка — это отвратительно.

Когда я снова пришла в сознание, я спросила медсестру, кто меня нашел. Нашел меня отец. Таким образом я убедилась, что он прочитал письмо.

Я должна была остаться в Д. еще на день. (Теперь я знаю эту больницу лучше, чем соб­ственный дом!)

В четверг за мной приехал отец. И я пережила одно из самых больших разочарований в своей жизни. Он подошел к двери и спросил, как я себя чувствую. Проинформировав его о своем состоя­нии, я спросила, прочитал ли он мое письмо. Отец посмотрел на меня как на ту самую австралийскую пиявку и только прошипел: «Ты знать ничего не знаешь, поняла, детка? Ты никогда не видела никаких фотографий, слышишь? И ты никому, слы- X rrU шишь, никому ни словом об этом не обмолвишься!

Врубилась?» Я остолбенела. Но отец еще не всё сказал!

«Ты получишь все, что захочешь! Теперь у твое­го отца есть деньги! До тебя доходит или нет? Ты можешь получить все, о чем мечтала. Телевизор, кучу тряпок, всё, понимаешь ты или нет?! Ноты за­ткнешь свой рот, иначе будет плохо! Поняла? Сто­ит тебе только открыть свой поганый рот, и случит­ся нечто ужасное, в этом можешь быть уверена!» Своим носом он чуть ли не тыкался в мой. Грязная свинья!

Я снова и снова спрашивала себя, почему мой отец такая мразь. Я могла ожидать от него чего угодно, но мне никогда не приходило в голо­ву, что он мучает детей. Такое могло присниться

только в самом ужасном сне. А теперь он еще и меня втянул.

Сейчас стало понятно, чем он занимался в Ав­стралии. Какая мерзость!

Я совершенно не представляю, что делать. И даже попытка самоубийства не спасла меня от этого свинства.

В больнице сказали, что мне может помочь курс психотерапии.

Я должна ходить туда каждую неделю и рас- _ сказывать о своих проблемах! Просто здорово! А тс J. Как будто я могу говорить с каким-то психопа­том о делах моего отца. Он же сразу донесет!

Хорошо хоть сейчас каникулы. С тех пор как я вернулась из больницы, я снова живу у Никки. Ее мать уже неделю ошивается в нервной клинике.

Если задуматься, то я не единственная в на­шем городе, у кого мерзкие, опустившиеся ро­дители.

Родители Никки в разводе, ее отец дарит ей все, что она захочет, кроме внимания и заботы. У ее матери постоянные нервные срывы, в кото­рых она обвиняет Никки. Именно поэтому сест­ра Никки уехала от них, как только ей исполни­лось восемнадцать лет. После того как ей испол­нилось двенадцать, она не сказала матери ни

слова, и Никки приходилось быть между ними посредником.

Мать Амелии лишила себя жизни год назад. Те­перь Амелия живет с отцом, бабушкой и сестрой, которая на восемь лет старше. С сестрой они до­вольно неплохо понимают друг друга и даже мо­гут общаться. Бабушка наполовину слепая и все время ругает свою умершую невестку. А отец Аме­лии вообще ничего не говорит по этому поводу. Своего старшего сына он потерял в автокатастро­фе. Амелия никогда не знала старшего брата.

Родители Фионы разошлись уже несколько лет назад. Ее отец постоянно работал, его нико­гда не было дома. Мать тоже пьет. Каждый ве­чер. Фиона сама мне рассказывала.

Но по Фиониной матери это не так видно, как по моей. Она всегда ухожена, готовит, убирает квартиру и работает в специализированном ма­газине, в котором продают сыр.

Родители Рамина развелись только в про­шлом году. Потому что отец пьет и у него есть любовница. Рамин все время об этом знал, но не мог рассказать матери — отец его шантажи­ровал.

А я тут распустила нюни от жалости к самой себе. Новый год проведу с друзьями, Рамин го- товит праздник у себя в подвале.

Я до сих пор считаю всю эту историю гнусной и понятия не имею, что делать, но все равно где- то в глубине души рада, что осталась в живых. После попытки самоубийства все друзья дали мне понять, что я им еще нужна. А это придает бодрости.

Четверг, 2 января 1997

Новый год прошел суперски! Собственно го­воря, это был совершенно нормальный Новый год, но мне так давно хотелось праздника. Яда- АлпО же выпила, но это не повредило ни мне, ни дру­гим. Были даже Юлиус и вейденфельдеры. Гос­поди, как я разнервничалась, когда он оказался рядом! Вместо того чтобы нормально с ним по­общаться, я все время убегала, стоило ему толь­ко обратиться ко мне. Какая я трусиха! Если буду так себя вести, я никогда не найду себе мужа. Черт!

У меня такое чувство, что постепенно все груп­пировки нашего города начинают сближаться. Что-то витает в нашем воздухе, что-то необычное, и как будто говорит нам всем: «Объединяйтесь, вы должны что-нибудь предпринять против своих предков!» Словами этого не объяснишь, это нуж­но прочувствовать.

В новогоднюю ночь я даже разговаривала с Каро о ее семье. Она рассказала, что ее мать ра­ботает в городской администрации и показывала ей статистику, из которой следует, что в процент­ном отношении наш город обогнал большинство близлежащих городов по количеству потребляе­мых наркотиков и самоубийств.

Наверное, над нашим городом висит про­клятие.

Не могу понять, в чем дело. У нас чудесная ры­ночная площадь. Фонтан, маленькие переулочки и запутанные улицы, древний замок, который кажется красивым даже мне. А еще у нас есть лес.

Вроде бы жаловаться не на что. Но разве озеро, фонтан или замок могут быть интересны для мо­лодежи?! Нет, конечно, нет. Зато в боковых улоч­ках и в лесу хорошо курить марихуану. И пока но­чью бредешь по темной дороге к замку, то, по крайней мере, тоже есть чем заняться. Кого удивляет, что здесь все колются! Не хочу ни в чем обвинять нашего бургомистра, но ведь мог бы сде­лать хоть что-нибудь для молодежи. Например, парк, где мальчишки могут кататься на скейтбор­дах, кинотеатр, бассейн, молодежный центр или что-то в этом роде! Но ничего подобного! Вместо этого он постоянно нас упрекает, что мы болтаем­ся у фонтана и производим плохое впечатление на приезжающих летом туристов. Он только и занят