Утром отец оказался в ещё более странном состоянии. Он сидел напротив своего ноутбука и раскачивался из стороны в сторону. Мне подумалось, что он не ложился спать этой ночью. Я окликнул его, и, к моему удивлению, он сразу же отозвался:

— У нас так просто ничего не получится. Алгоритм постоянно залипает в локальных экстремумах. Настройка частоты мутаций практически ничего не даёт.

Я ничего не понял — только то, что у него ничего не получилось. Но, зная отца, я мог быть уверенным, что это временно.

Он оторвался от ноутбука и позвал меня завтракать. На веранде в доме там уже был накрыт стол, готова яичница-глазунья с беконом, душистый чай с травами, мёд, печенья и пирожные. Увидев всё это, я спросил:

— Пап, а ты спал сегодня ночью?

— Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— У тебя был такой странный вид утром.

— Просто тяжело идёт. Не думал я, что это такая сложная загадка. Хотя… По словам директора музея, её многие пытались разгадать, но пока ни у кого не вышло. Неправильно было бы считать, что нам она поддастся сразу.

Я согласился. Потом сказал:

— Тебе надо отвлечься. Давай вместе покатаемся на велосипедах.

— Ты прав. Надо поездить по природе. Это помогает. Позови Катю, пусть приезжает. Съездим куда-нибудь вместе.

— Может быть, мы поедем к ней и покатаемся где-нибудь в тех местах?

— Тоже можно. Тогда скажи ей, чтобы была готова через полчаса.

И вот через полчаса мы встретились у ворот в тётушкину усадьбу. Втроём мы поехали дальше по Конторской улице, а когда подъезжали к лесу, я обогнал отца и повернул налево. Доехав до Раёва, я остановился и спешился. Все остановились вслед за мной.

Я сказал отцу:

— Теперь рассказывай. Почему ты говорил мне, что боишься этого места.

Отец улыбнулся. Он явно понял, что я нарочно сказал «говорил» о наведении воспоминаний, чтобы Катя не задавала лишних вопросов. Он тоже спешился и пошёл в лес, но я окликнул его:

— Погоди. Вчера, пока ты пытался взломать шифр, мы всё тут облазили. Здесь ничего нет, кроме ручья.

Тогда он сказал, чтобы мы ехали за ним.

Мы свернули на тропинку, которая вела к Гаретому. По ней мы тихонько проехали ещё метров пятьсот. Наконец отец остановился, оставил велосипед, и мы пошли пешком через чащу из молодых берёзок, которыми заросли все поля вокруг.

Внезапно мы вышли на опушку, а прямо перед нами стояло огромное старое дерево. Это был дуб шириной в несколько обхватов. Отец подошёл к нему и похлопал по нему ладонями. Мне показалось, что он здоровается с деревом.

Он сказал:

— Много лет назад на этом дубе у нас был штаб. Там был построен небольшой домик вроде того, что мы сделали в берёзках. Из него было удобно наблюдать за окрестностями, потому что далеко видно во всех направлениях. Кроме одного. Пошли…

Мы спустились в овраг, на краю которого стоял этот мощный дуб. На дне было как-то необычно тихо — не было слышно даже пения птиц. Зелень вокруг ручья буйствовала. А вот обычных зарослей ольхи не было. Вместо них стояли огромные дубы — роща необыкновенной красоты.

Отец остановился и обвёл руками вокруг:

— Вот эта величественная природа одновременно пугала и восхищала нас. Сюда мы приходили как в своеобразное святилище. Даже приносили жертвы лесным духам, повязывали на ветви деревьев разноцветные тряпочки.

Я был ошарашен. Отец приносил жертвы лесным духам?! Но Катю это не смущало нисколько. Впрочем, это было понятно — она не знала моего отца так хорошо, как я. Но теперь получается, что и я не знаю его достаточно хорошо.

Мы ещё немного постояли и пошли назад. Потом мы поездили по окрестностям, и папа много раз говорил о том, что, когда он был подростком, в том или ином месте было то-то и то-то, а сейчас везде сплошной лес. Кое-где была поросль молодых деревьев, а кое-где и натуральные чащобы. Отец постоянно удивлялся этому. Надо сказать, что этому удивлялся и я тоже, поскольку в моих воспоминаниях никакого леса вокруг села не было.

Когда мы уже возвращались назад, я вдруг задал папе вопрос:

— Как ты думаешь, в каком году была написана шифровка, которую мы разгадываем?

Отец так нажал на тормоза, что его велосипед занесло и он чуть не упал. Он уставился на меня вытаращенными глазами и сказал только:

— Ты гений!

Мы с Катей тоже остановились. Отец продолжал:

— Понимаете, я настроил генетический алгоритм так, чтобы он подбирал варианты со схожими частотами для современного русского языка. Но ведь эта шифровка писалась в девятнадцатом веке, а тогда орфография была совсем другой. Тогда были, например, буквы «ять», «и десятеричное», «фита» и «ижица». А твёрдые знаки в конце слов после согласных? Это всё меняет структуру частот для всего алфавита.

Тут отец задумался и надолго погрузился в свой внутренний мир. Мы уже даже начали беспокоиться, но тут он снова вернулся к нам и сказал:

— Нет, впрочем, не так уж сильно я и ошибся. Если подумать, не должно быть никаких проблем с теми буквами, которые исчезли из алфавита с последней реформой русского языка. Ведь буква «ять» всегда заменяет букву «е», а потому сумма частот их в старом алфавите должна равняться частоте буквы «е» в новом алфавите. То же самое касается букв «и десятеричное», «ижица» и обычной буквы «и», а также букв «фита» и «ф». Только две детали не совпадают. Первая — речь тогда была немного другой, и это всё-таки должно влиять на частоту букв. А вторая состоит в огромном количестве твёрдых знаков. Они-то и портят картину.

Отец развернулся и поехал к дому. Мы поневоле поехали за ним, хотя, честно говоря, у меня было желание покататься ещё, а может быть, доехать до Гаретого, проверить плот и поплавать на нём. Но, похоже, отец был настолько поглощён новым открытием, что не обращал на нас внимания.

Катя спросила меня:

— Ты что-нибудь понял? Что это за «фиты» и «ижицы»?

— Раньше в русском языке были такие буквы. Давай доедем до дома и попросим моего папу, чтобы рассказал подробно.

Мы доехали до штаба, и папа хотел сразу же сесть за компьютер. Но я остановил его:

— Папа, расскажи нам про старый алфавит. Мы с Катей не понимаем, в чём вопрос и почему ты так возбуждён.