– Разве вы знаете?…

– Конечно, знаю. Причиной ссоры была мадемуазель МартаДобрэй.

Пораженный Рено вскочил с места. Следователь подался вперед.

– Это правда, мосье?

Жак Рено наклонил голову.

– Да, – выдавил он. – Я люблю мадемуазельДобрэй и хочу жениться на ней. Когда я сказал об этом отцу, он пришел в ярость.Понятно, я не мог спокойно слушать, как он оскорбляет девушку, которую я люблю,и тоже вышел из себя.

Мосье Отэ обратился к мадам Рено:

– Вы знали об этой… привязанности вашего сына, мадам?

– Я этого опасалась, – ответила она просто.

– Мама! – крикнул молодой человек. – И тытоже! Марта столь же добродетельна, сколь и прекрасна. Чем она тебе ненравится?

– Я ничего не имею против нее. Но я бы предпочла, чтобыты женился на англичанке, а не на француженке. К тому же у ее матери весьмасомнительное прошлое!

В ее голосе откровенно звучала ненависть к мадам Добрэй, и япрекрасно понимал, как горько она страдает оттого, что единственный сын влюбленв дочь ее соперницы.

Обратившись к следователю, мадам Рено продолжала:

– Вероятно, мне следовало бы обсудить все это с мужем,но я надеялась, что полудетская привязанность Жака к этой девушке угаснет самасобою – и тем скорее, чем меньше значения придавать ей. Теперь я виню себя заэто молчание, но муж, как я уже говорила, был в последнее время удручен и озабочен,так не похож на себя самого, что я просто не могла нанести ему еще и этот удар.

Мосье Отэ кивнул.

– Когда вы сказали отцу о ваших намерениях относительномадемуазель Добрэй, – продолжал он, – ваш отец удивился?

– Он был просто ошеломлен. Потом приказал мне тоном, нетерпящим возражений, выбросить эту мысль из головы. Он никогда не даст согласияна наш брак, сказал он. Крайне уязвленный, я спросил его, чем ему не нравитсямадемуазель Добрэй. Он так и не дал мне вразумительного ответа, туманно намекална какую-то тайну, окружающую мать и дочь. Я отвечал, что женюсь на Марте, апрошлое ее матери меня не интересует. Тогда отец стал кричать, что вообще нежелает больше обсуждать эту тему и что я должен отказаться от своей затеи.Такая ужасная несправедливость, такой деспотизм просто взбесили меня, особенно,может быть, потому, что сам он всегда был предупредителен с мадам Добрэй иМартой и не раз говорил, что надо бы пригласить их к нам. Я совсем потерялголову, и мы всерьез поссорились. Отец кричал, что я целиком завишу от него, итут, должно быть, я и сказал, что все равно сделаю по-своему, когда его нестанет…

Пуаро вдруг перебил его:

– Значит, вы знаете, что говорится в завещании?

– Знаю, что половину своего состояния он оставил мне, авторую половину – матушке, с тем чтобы после ее смерти я наследовал еечасть, – ответил молодой человек.

– Продолжайте же, – напомнил ему следователь.

– Потом мы кричали друг на друга, мы оба были уже всовершенно невменяемом состоянии, и тут я вдруг спохватился, что могу опоздатьна поезд. Мне пришлось бегом бежать до самой станции. Поначалу я был вне себяот ярости, но вдали от дома гнев мой постепенно остыл. Я написал Марте о том,что произошло между мной и отцом, и ее ответ еще больше успокоил меня. Онаписала, что мы должны быть стойкими и в конце концов отец перестанетпротивиться нашему браку. Нам надо проверить свое чувство и убедиться, что оноглубоко и неизменно. И когда мои родители поймут, что с моей стороны это непросто увлечение, они, конечно же, смягчатся. Разумеется, я не вдавался вподробности по поводу главной причины, которую выдвигал отец против нашегобрака. Но скоро я и сам понял, что грубая сила – плохой помощник в таком деле.

– Что ж, перейдем теперь к другому вопросу. Скажите,мосье Рено, имя Дьювин вам знакомо?

– Дьювин? – повторил Жак. – Дьювин? – Оннагнулся и не спеша подобрал с пола нож, который прежде смахнул со стола. Онподнял голову и поймал на себе пристальный взгляд Жиро. – Дьювин? Нет,по-моему, незнакомо.

– Не желаете ли прочесть письмо, мосье Рено? Тогда,может быть, вам придут в голову какие-либо соображения насчет того, кто мог бынаписать такое письмо вашему отцу.

Жак Рено взял письмо, быстро пробежал его, и краска залилаего лицо.

– Оно адресовано отцу? – взволнованно спросил он. Голосего дрожал от возмущения.

– Да. Мы нашли письмо в кармане, в его плаще.

– А… – Он осекся, метнув взгляд на мадам Рено.

Следователь понял, что он хотел спросить, и ответил:

– Пока – нет. Не догадываетесь ли вы, кто автор письма?

– Нет, понятия не имею.

Мосье Отэ вздохнул:

– Невероятно загадочное дело. Ну что ж, отложим покаписьмо. Итак, на чем мы остановились? Ах да, орудие убийства. Боюсь невольнопричинить вам боль, мосье Рено. Я знаю, вы подарили этот нож вашей матушке.Очень печально… просто ужасно…

Жак Рено подался вперед. Его лицо, пылавшее, когда он читалписьмо, теперь стало белым как мел.

– Вы говорите… отец был… был убит ножом из авиационнойстали? Нет, невозможно! Это же маленький, почти игрушечный ножик!

– Увы, мосье Рено, такова горькая правда! Этотигрушечный ножик оказался прекрасным оружием. Остер как бритва, а черенок такудобно ложится в руку.

– Где он? Можно мне посмотреть? Он что, все еще в…теле?

– О нет, конечно. Его вынули. Вы действительно хотитепосмотреть? Чтобы удостовериться? Что ж, это возможно, хотя мадам Рено его ужеопознала. Мосье Бекс, могу я вас побеспокоить?

– Конечно. Я тотчас схожу за ним.

– Может быть, лучше проводить мосье Рено всарай? – вкрадчиво предложил Жиро. – Он, вероятно, захочет увидетьотца.

Молодой человек содрогнулся и отчаянно замотал головой.Следователь, который всегда был не прочь досадить Жиро, ответил:

– Пока не надо… потом, может быть. Мосье Бекс, будьтетак любезны, принесите сюда нож.

Комиссар вышел из гостиной. Стонор подошел к Жаку и стиснулего плечо. Пуаро поднялся и стал передвигать подсвечники, стоявшие не совсемсимметрично, – они давно уже не давали ему покоя. Следователь снова иснова перечитывал таинственное любовное послание в надежде найти подтверждениесвоей первоначальной версии – убийство на почве ревности.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась и в гостиную ворвалсякомиссар.