туда же на целый день. Сегодня приезжают Верховские к Соб<олевскому>. Вчера прибыл Аркаша к нему же. Говоря по правде, мне ехать в Кутаиси очень не хочется, но… nobles<se> oblige150… Пожалуй, ещё больше не хочется возвращаться домой, но уж тут безо всяких ноблесов. Надо. Ну, золото моё, вероятно, письмо моё прибудет к тебе ко дню твоего рождения… Увы, ты уже в самом деле большой, мой маленький Ильюшок. Поздравляю тебя, целую и глазки, и узенький неумный лоб, и брови соколиные, и нос иверийский, и щетинку отрастающих волос – надеюсь, ты их не постриг опять? Целую милого ребёночка… Ты для меня всё тот же пухлый, бархатистый, чудесный детяшка, с розовыми пяточками и чудесным ротиком ([а теперь], фи, бритым!), мой сыночек… [А теперь] Ты уходишь всё дальше и дальше, живёшь новой жизнью, приобретаешь новое credo… Занимайся, держи блестяще, чтобы не говорили: башмаки показывает, а дело стоит. Насчёт заграницы, кажется, это не выйдет, м<ожет> б<ыть>, папа и поедет, но один, а я или дома буду, или сюда к тёте Нине приеду. Ну, это всё после обсудим. До свидания через два месяца! Ты на меня не сердишься? Не должен. Если ты отстаиваешь свои убеждения, то неужели я не могу останавливать тебя, когда ты слишком разбегаешься для рискованного прыжка? Всё оставляет свой след, ничто не проходит без этого. Нельзя надеяться на «после», нужна повседневная искренность; чистоплотность убеждений, как и физическая, зависит от постоянного её культа. Как бы я хотела побыть это лето с тобой, или зиму будущую поехать в Москву, мне слишком трудно не участвовать в твоей жизни и довольствоваться только перепиской, да и то хромоногой. Будь здоров.

В. 3<даневич>

49

В.К. Зданевич – И.М. Зданевичу

<Батум, 16 апреля 1913 г.>

Золотой Ильюшенька, ну как ты там? Через неделю, т. е. нет, меньше, экзамены! Хотя бы ты не очень исхудал и устал во время них. Сегодня впервые видела Верховского – была у Соболевского – интересный господин, очень интересный, и говорит хорошо, и по внешности какой-то особенно чистый, мягкий, шелковистый. Много было разговору о Сологубе и Игоре Сев<ерянине> и Чернявском. Скандал в ресторане сделал Черн<явского> «героем» толков (слава с другого конца). Какое-нибудь одно неосторожное слово – и чёрт знает, какая заварилась каша. Дело было так: в 16 Завриев подпоил Колю, он стал слишком развязен и фамильярен, разговаривал так с Сологубом и Игорем, так, точно они были его товарищами. Потом Игорь спросил Колю, футурист ли он, Коля ответил приблизительно так: «Я не люблю пузырьков с бумажками, на которых написан рецепт». Север<янин> счёл себя оскорблённым, встал, вышел и уехал. Сологуб последовал было за ним, но остался, пока выяснился вопрос, в чём дело. Коля с Завриевым полетели извиняться – Северянин <их> не принял; тогда уговаривать отправились Чеботаревская с Верховским, кое-как уговорили, вернулся. Но Коля, который пред этим был так сконфужен и потрясён, что плакал и, кажется, хотел выскочить в окно прямо в Куру, уехал домой. Вечер окончился кисло, всё было испорчено. Приезжие поэты решили, что их плохо приняли, хозяева сконфузились скандала. Верховский выразился о Коле, что он – «наглый мальчишка», не умеет себя держать и т. п. Мне ужасно обидно за Колю, но что держать себя он не умеет, этого не скажешь. Потом очень критиковали Зав<риева>, его чтение, его манеру и пр<очее>. Всем досталось. Гр<игорий> Вит<альевич> очарователен. Сегодня он ничего не читал, а всё разговаривал, было очень интересно. Спрашивал опять о тебе, я создала поклон и извинение, что ты не пишешь за недосугом. Не менее Верхов<ского> мне нравится его жена. Соболев<ский> приглашал тебя к себе «сейчас же как приедешь». Но я на это ни восторга, ни согласия не высказала. Он ждёт к себе и Лопатинского. О М<ихаиле> В<асильевиче> высказал убежденье, что он вполне оконченный человек. Лягушки квакали вовсю, когда мы все вместе возвращались оттуда, но было холодно совсем не по-батумски. Где-то ты? В Петер<бурге>? Новгороде? Получил ли Пасхи? Съел ли? Ой, спать хочу, целую тебя, деточка, моя дорогушенька…

В. Зд<аневич>

P. S. Об инциденте с Колею никому не говори из «петербуржцев», и Жоре не надо, если сам напишет – хорошо, а нет – не надо. И неприятно это очень, и сплетен выйдет много; из неосторожной фразы сколько разговоров. Коля тоже известность получил. Сегодня (17-го) первый раз за 10 дней с утра яркое солнце, светит по-батумски, и всё светло, светло. Хотела остаться здесь ещё несколько дней, но, увы, сейчас обнаружилась зияющая рана на ботинке, зашить почти невозможно, приобрести новые – ещё невозможнее, остаётся отправляться домой; но как же Кутаис? Заеду на сутки всё же. Папа вечером вернулся из поездки в Чакву151 в самом радужном настроении, хотя охрип и получил изрядный насморк. Кирилл с сегодняшнего утра уже в казармах, ещё месяц ему нести строгую, трудную службу, а после пойдут вольготности, не знаю, впрочем, к лучшему ли, т. к. все свободные минуты идут на культивирование тысяча и одной привязанности к девице из виноторгового сословия. Вероятно, это моё последнее письмо отсюда. Пиши открытки, если нет времени на письма. Целую.

В. 3<данев>ич

Молоко и яйца – чем больше занятий, тем больше их! Глотай и утром, и вечером.

50

В.К. Зданевич – И.М. Зданевичу

<Батум, 16 апреля 1913 г.>

С праздником, Ильюша! Сегодня мне привезли твоё письмо от <8-го> с карточкой. Ой, нехороша мордочка: худущий, и глаза грустные, и головушка арестантски обрита (и бита…) Бедный сыночек, видно, опять забыл и про яйца, и про молоко, и никакой правильности в еде не соблюдаешь… Кюрасо и Бенедиктин жиру не дадут… Вчера купили две петер<бургские> газеты: «День» и «Речь». Рецензии мягче московских, но всё же…152 Да пошлёт бог долголетия градоначальнику, запретившему прения. Ты бы хорошо сделал, если бы прислал газеты, а то теперь мне не найти в Тифлисе от 9-го, когда вернусь. Сологуб уже уехал. Верховские здесь, но я больше не была у Соболевского – там и так полно – и их не видела. Аркаша не показывает глаз. Сегодня папа повёз гимназистов на паровом катере на лиман к турецкой границе. Послезавтра возвращаемся домой. Поеду ли в Кутаис, не знаю, но следовало бы. Целую тебя, милый сыночек…

В. Зданев<ич>

Сине-красные конверты – отвратительны.

51

И.М. Зданевич – В.К. Зданевич

<Петербург, 19 апреля 1913 г. >

Батумское письмо от утра 13-го апреля