– Ну ладно, но было похоже, что он вот-вот в штаны наложит от страха. Он впал в натуральную панику, и я никак не могла привести его в чувство, – сказала Элоиза.

– Чего он так боялся?

Элоиза не стала пересказывать Герде, что Ульрих рассказал о человеке с пистолетом. Она не хотела её волновать.

– У него сложилось впечатление, что они хотели, чтобы он не совал нос не в своё дело, – иначе…

– Кто они?

– Я не знаю. Йоханнес Моссинг и его люди, скорее всего.

Элоиза выложила башню из маринованного имбиря на ролле с креветкой, окунула всё в соевый соус и широко раскрыла рот, чтобы уместить в него конструкцию целиком.

Она долго жевала и, только покончив с роллом, снова заговорила:

– Я выяснила, что Моссинг начал вкладывать средства в разведение чистокровных лошадей ещё в 1982 году, и знаю, что у него есть собственная конюшня на острове Фюн. А ещё его фотографии постоянно попадаются в фотоархиве нашей газеты, так что очевидно, что он много времени проводил на ипподроме.

– Чистокровные лошади? Это такие, которые участвуют в беговых заездах в Клампенборге?

– Да, только не в бегах, а скачках.

Герда вопросительно посмотрела на неё.

– Это скачки, а не бега, – повторила Элоиза. – В Дании есть девять ипподромов, на восьми из них проводятся рысистые бега. А ещё один – это ипподром Клампенборга с дорожками для скачек.

– В чём разница между бегами и скачками?

– Во время бегов наездник сидит в такой маленькой коляске, которую тянет лошадь, идущая рысью, а на скачках жокей сидит на спине лошади, идущей галопом. Хотя в принципе инвестиции Моссинга доказывают не более чем его интерес к скачкам. Всё остальное – просто болтовня безо всяких документальных оснований.

– Но Ульрик полагает, что Моссинг действовал как ростовщик и что он… ну… расправлялся с теми, кто не мог погасить свои долги?

– Что-то типа того.

– Это жестоко.

– Звучит не очень-то правдоподобно, да?

Герда пожала плечами.

– Я уже не знаю. Я каждый день поражаюсь, насколько на самом деле прогнил наш мир. Пока люди постят в «Инстаграме» бутербродики с авокадо из каждой забегаловки Копенгагена, в квартирах прямо над их головами происходят самые дикие вещи.

– О, ну не прямо же во всех.

– Нет, но в большинстве.

Герда отодвинула тарелку и откинулась на спинку стула.

– Какое отношение это имеет к убийству сына? Кристофер Моссинг вращался в кругу любителей скачек?

– По мнению полиции, его убийство было случайностью. Они считают, что Анна Киль выместила ярость на случайной жертве. По имеющейся информации, она страдает от психопатии.

– Сейчас так не говорят, – сказала Герда.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Какие для этого есть основания?

– Это заключение её школьных психологов. В возрасте десяти-двенадцати лет она была откровенно агрессивной и неуправляемой.

– Опять же: какое отношение к убийству Кристофера Моссинга имеют конные бега?

– Скачки.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Герда подмигнула.

– Я не знаю, есть ли тут вообще какая-нибудь связь, – ответила Элоиза, – но Йоханнес Моссинг не хотел сотрудничать с полицией.

– Ну, понятно, если ему есть что скрывать.

– Полицейский, с которым я говорила…

– Тот, что похож на крупного мафиози?

– Да. Его идея состоит в том, что Моссинг отправил собственных людей искать Анну Киль.

– Хм, – Герда прикусила ноготь на мизинце, – а что полиция говорит о версии Ульрика Андерсона?

– Он не обращался в полицию.

– Почему? – изумлённо спросила Герда.

– Потому что напуган. Но завтра я хочу снова поговорить с ним и попытаться его переубедить.

– Но, если он так перепуган, почему связался с тобой? Зачем ему снова вмешиваться во всё это?

– Он не вмешивался. Это я связалась с ним, и я думаю… – Элоиза подбирала слова, – …я думаю, что он хотел только предупредить меня.

Герда стала собирать в высокий хвост свои тёмные волосы и испытующе смотрела на Элоизу.

– А ты не боишься, да?

– Я? – Элоиза пожала плечами. – Ты думашь, стоит?

– Не знаю. Но может быть, стоит найти человека, который смог бы тебя защитить, ну так, на всякий случай. Большого, сильного. Вот такого! – Она широко раскинула перед собой руки.

Элоиза кашлянула в кулак и поменяла позу. Герда нахмурилась.

– Чего ты?

– Ничего.

– Ну нет, что такое?

Элоиза заговорила и от волнения прикусила себе щеку:

– Мартин приходил прошлой ночью.

Герда довольно улыбнулась и сделалась похожа на кошку, которая только что съела канарейку.

– Он уволился, – продолжала Элоиза, – говорит, что ничего не знал о подложных документах и что за этим всем, вероятно, стоит премьер-министр или кто-то из его окружения.

– Ого, а вот это сильно.

– Точнее не скажешь. Я передала это дело Бётгеру, так что…

Элоиза отхлебнула слишком много вина и закашлялась.

– Мартин говорит, что, эм… без ума от меня.

Она нарисовала в воздухе кавычки.

– А я не знаю толком, что чувствую сама… Я ещё только осознаю всё это.

– Я могу говорить с тобой откровенно? – спросила Герда.

– Разве ты не всегда так делаешь?

– Может, тебе стоило бы сблизиться с кем-то?

Элоиза хотела засмеяться, но получилось скорее хрюканье.

– О чём ты говоришь? Ты – мой близкий человек.

– Я имею в виду с кем-то, кроме меня. Ты должна снова поверить, что жизнь может наладиться, и, возможно, Мартин – это именно то, что нужно. Честно говоря, ты становишься немного сухой, дорогая. Позволь ему сблизиться с тобой.

Элоиза отвернулась и посмотрела на Мраморную церковь. Она тяжело вздохнула.

– Я скучаю по прежним временам, – сказала она.

– Я знаю.

– Скучаю по той прежней жизни, когда всё… просто имело смысл.

Герда положила свою руку на руку Элоизы.

– Я знаю.

Было тяжело, когда мать Элоизы умерла пять лет назад. Но они не так тесно общались с тех пор, как Элоиза начала самостоятельную жизнь, и, кроме того, она так долго болела, что для всех стало почти облегчением, когда она наконец обрела покой. Однако когда год спустя Элоиза потеряла и отца, ей показалось, что в душе у неё взорвалась глубинная бомба. Такой ударной волны её чувства не выдержали. Тем не менее она совершенно не могла плакать и не проронила тогда по отцу ни одной слезы. Наоборот, она чувствовала внутри себя непонятную засуху и пустоту.