Внизу слышалась какая-то возня, нецензурная ругань, потом на какое-то время все затихло.

– Марина… Мариночка, – залепетала Саша, судорожно прижимаясь к сестре. – Кто эти… – она всхлипнула, – кто эти плохие дяди?

– Я не знаю, Сашок, – севшим голосом проговорила Марина. – Честно, я не знаю…

«Перестань ныть, – мысленно приказала она себе. – Ты теперь старшая, и от тебя зависит, сможете ли вы выбраться отсюда».

Так-то оно было так, но после того, что случилось, как непросто быть сильной! Особенно когда это все происходит по-настоящему, а не в кино!

Первоначальный шок медленно проходил, уползая, словно ленивый слизень, и Марина с трудом отцепила от пуховика худенькие ручки сестры:

– Погоди, Сашок. Я сейчас.

С этими словами она на цыпочках прокралась к двери, через которую их, будто пищащих котят, швырнули сюда несколько минут назад. Девочка провела рукой по доскам, чувствуя пальцами шероховатую поверхность древесины. Нерешительно толкнула ее от себя, но та не шелохнулась. Она усилила нажим, снаружи что-то лениво скрипнуло. Толкнула со всей силы. Бесполезно.

«Нас закрыли», – с отчаянием подумала Марина. Взгляд уткнулся на щеколду с внутренней стороны. Поразмыслив, она не решилась ее задвинуть и тем самым закрыться самим изнутри.

– Так. Спокойно, – пробормотала Марина, отряхивая ладони.

Она коснулась щеки, по которой пришлась рука одного из мужчин, того самого, что так обманчиво-ласково уговаривал их пройти внутрь и попить чаю. И хотя щека ныла и саднила, девочка старалась не думать об этом.

Прежде всего Марина бегло осмотрела тесную каморку, в которой их заперли. Крошечная, убогая конура с наглухо заколоченным окном, и промерзший до состояния подметки матрас в мутных разводах. В углу стояла переклеенная скотчем картонная коробка с ржавыми болтами, гайками, саморезами и прочей ерундой. Рядом с банкой валялась дохлая мышь, задрав вверх скрюченные лапки. Брезгливо морщась, Марина отвернулась.

– Марина, я описалась, – услышала Марина за спиной голос сестры. – Когда тот страшный дядя на полу вдруг сел… Я подумала, что он мертвый…

Голос Саши был робким и даже извиняющимся, словно в том, что произошло, было что-то постыдное. Марина повернулась к сестре, окинув ее взглядом с ног до головы.

«Здесь холодно», – шепнул внутренний голос, и она поежилась, выдохнув облачко пара. Да, здесь температура немногим отличается от той, что снаружи. Подумав, она сказала:

– Быстро снимай комбинезон, потом колготки. Вытрись носовым платком.

– Он маленький, – возразила Саша, неуклюже снимая мокрые от снега сапоги.

– Как сможешь, – сказала Марина, с тревогой глядя на дрожащее тело сестры. Еще пару часов, и они попросту околеют здесь до смерти.

– Что они с нами сделают? – тихо спросила Саша, когда она сняла колготки, обтерлась платком и снова надела комбинезон. – Почему нас забрали? Мы ведь ничего им не сделали?

– Не бойся, Сашок, – как можно спокойней проговорила Марина. – Нас уже ищут. Эти придурки внизу ничего нам не сделают. Понятно? Они побоятся. Иначе их посадят в тюрьму.

Саша внимательно слушала сестру, и когда та закончила, на ее раскрасневшемся от мороза личике мелькнуло понимание.

– Ладно. А может, ты позвонишь дяде Боре? Нашему папе? Он придет и нас спасет. Он сильный!

– Конечно, сильный, – кивнула Марина, чувствуя, что ее голос вот-вот дрогнет. – Только у нас мобильник сел, Сашок. А те дяди внизу оказались плохими и не дадут нам свой телефон.

Губы Саши скривились, задрожав, и Марина поняла, что она сейчас снова заплачет.

– Не надо, Сашок. Ты ведь сильная.

Саша кивнула, вытерла глаза.

– Я пить хочу, – сказала она.

– Потерпи, Сашок. Мы скоро будем дома, – попробовала улыбнуться Марина, но личико младшей сестры оставалось серьезным.

Марина сняла с себя пуховик и набросила на ее трясущиеся плечи.

– Тебе будет холодно, – сказала Саша.

– Ничего. Я закаленная.

– Марина?

Девочка устало посмотрела на сестру, мявшую в руках ослика:

– Что?

– Давай кричать, чтобы нам помогли, – неожиданно предложила Саша.

Марина уныло подумала о пустынной заснеженной дороге, о громадных сугробах вокруг и единственной лампочке, болтающейся на козырьке крыши этого проклятого гаража.

– Наверное, пока мы не будем этого делать, – как можно мягче отказалась она от идеи сестры.

– Почему? – искренне удивилась Саша.

– Ты еще больше пить захочешь. А нам нужны силы. А еще снаружи ветер. Вряд ли нас кто-то услышит.

Некоторое время девочки сидели в молчании, потом Марина встрепенулась:

«Пожилой дядя, седой и в морщинах. Тот самый, который хотел вступиться за нас! Может, он сможет помочь?!»

Неожиданно внизу раздался озлобленный вопль, кто-то выругался, затем что-то загрохотало, будто на пол рухнуло что-то тяжелое.

Саша придвинулась ближе к сестре, и та с отчаянием увидела, как из ее глаз струятся слезы.

– Не плачь, Сашок, – прошептала она. – Нам нельзя плакать, слезки замерзнут… Мы выберемся отсюда. И уедем далеко-далеко, на море.

Всхлипывая, Саша уткнула голову в плечо Марины.

– Правда? – доверчиво спросила она. – Я никогда не была на море…

– Правда.

– Оно теплое?

– Конечно, теплое, – ответила Марина, вздохнув. – И песок теплый.

Марина посмотрела в грязный потолок, чтобы Саша, нечаянно подняв голову, не увидела слез в ее глазах. Еще никогда в жизни ей не было так страшно за себя и сестренку.

* * *

Данилыч бессмысленно переступал ногами, не отрывая взгляда от старой измятой дождевой бочки. Он неожиданно поймал себя на мысли, что отчаянно хочет наружу, где намного светлее и теплая печка. А еще он почувствовал себя совершенно разбитым, будто здесь, внизу, в ледяном колодце все его силы куда-то испарились, выветрились, улетучились, как сигаретный дым.

– Ну, что же ты? – прошептал Сапог. Он стоял в тени, с расширенными глазами и растянутым в хищном оскале ртом, отчего напоминал фантомного оборотня. – Ты ведь любопытный. Хотел сюрприз?

Данилыч сделал маленький шаг вперед, придвинувшись ближе. Под подошвой ботинка хрустнуло битое крошево.

Ухмыляясь, Сапог окунул руку в бесформенное чрево бочки и резким движением выдернул ее обратно. На спутавшейся рыжевато-волосяной пакле, словно арбуз в сетке, покачивалась высушенная голова.

– Фокус! – брызнув слюной, провизжал уголовник и, размахнувшись, ударил страшным трофеем в лицо Данилыча. В бровь ударило что-то твердо-костистое, и старик ощутил запах пыли и кладбищенского тлена.