Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я бы разорвал тебя на куски, падаль, – в бессильной злобе подумал Сапог, с хрустом раздавливая казаком шприц. – Но ты мне нужен утром… Вернешь письмо с ключом, а потом по тебе справим поминки».
Качающейся походкой Сапог двинулся в хибару.
Нужно срочно выпить. В данном случае алкоголь действовал как дрова, подбрасываемые в затухающий костер.
Кстати, о дровах.
– Леха, печка остыла, – угрюмо бросил он.
Его приятель медленно повернул голову в сторону сваленных у «стола» поленьев.
– Оглох, что ли?! – повысил голос Сапог, и Леха с нескрываемой неохотой поднялся с табуретки.
Данилыч сидел как истукан, прикладывая к ране на голове ветхую тряпку, уже набухшую от крови. В потухших глазах – глухая безнадега и обреченность.
«Бумер» к тому времени давно закончился, и экран старенького телевизора стал густо-синим, как вечернее небо.
Наверху тоже было тихо, и Сапог немного успокоился.
«Щас согреемся, – решил он, потянувшись к наполненному стакану: из-за всей этой суматохи он так и не выпил. – Потом к девкам. Потом спать. А утром возьму за жабры Керосина».
Его тяжелый, буровящий взгляд остановился на отце.
– Сам виноват, – сказал он, разглядев пятна крови на бушлате пожилого человека. – Не вовремя ты решил в благородного рыцаря поиграть, Данилыч.
Все так же прижимая к разбитой голове тряпку, Данилыч встал.
– Куда собрался? – жестко спросил Сапог.
Леха, заправив печку, раздул угли, захлопнул заслонку и вернулся за стол.
– Хочу посмотреть, что ты прячешь внизу, – хрипло ответил Данилыч. – О чем вы говорили с этим наркоманом?!
– Не твое собачье дело, – огрызнулся Сапог.
– А потом заберу девочек, – словно не слыша сына, сказал Данилыч. – И только попробуй встать на моем пути. Не гневи Бога, Леонид. Ты только за сегодняшний вечер уже на десятку себе заработал.
Заскорузлый палец с желтым ногтем, как ствол, уставился на Леху:
– И ты тоже.
– Сапог, че-то Данилыч сегодня весь вечер напрягает, – пьяно хихикнул Леха, ковыряясь в зубах пластиковой вилкой.
– Угу. Он не врубается, что сам, типа, соучастник, – кивнул Сапог, и лицо старика залилось краской.
– Молчать! – внезапно заорал он, побагровев. – Молчать и сидеть на месте, мерзота!
Он отлепил от головы окровавленную тряпку и швырнул ее в Сапога. Влажный от крови край хлестнул по щеке уголовника, но тот даже глазом не моргнул, лишь усмехнулся.
Молниеносным движением Данилыч схватил костыль Керосина, все это время валявшийся на полу. Леха с искаженным ненавистью лицом поднялся с табурета, но он успел сделать лишь шаг, как подмышечная часть костыля, словно боксерский кулак, врезалась ему в нос. Послышался хруст сломанных хрящей, хлынула кровь. Треснул и ветхий костыль, сплошь перемотанный грязной изолентой. Данилыч ударил снова, но Леха умудрился пригнуться, и костыль гулко стукнулся об табуретку, окончательно сломавшись пополам.
Заверещав от страха и боли, Леха попятился назад и, споткнувшись о кабельный барабан, с грохотом свалился на пол, дрыгая ногами.
Данилыч взял в руки бутыль с остатками самогона.
– Я убью тебя, вонючий старик, – спокойно сказал Сапог, вытирая пятно крови с лица.
Данилыч, не меняя выражения лица, с силой опустил бутыль на телевизор. Синее небо на запыленном экране моргнуло, в стороны брызнула стеклянная шрапнель.
– Сунешься – порву глотку, – предупредил старик, выставив вперед «розочку», ощетинившуюся прозрачно-хищными зубьями.
Сапог нагнулся, с усилием поднимая над собой кабельную катушку.
Леха, поскуливая, отполз к лестнице, ведущей наверх. Кровь хлестала из сломанного носа, как вода из лопнувшей трубы.
Сапог поднял над собой импровизированный стол и, взревев, пошел на отца. Катушка с треском врезалась в пол, где только что стоял Данилыч – в последнее мгновенье ему удалось отпрянуть. Переведя дыхание, уголовник вновь ухватился за неоструганные края барабана, и в эту же секунду ему в щеку уткнулось разбитое горлышко бутылки.
– Тебе в церковь надо, Леня, – зашептал Данилыч, дыша смесью чеснока и перегара. – Молиться и исповедаться. Дьявол в тебе, гаденыш!
Тяжело дыша, Сапог разжал пальцы и, медленно выпрямившись, произнес:
– Хорошо, батя. Как-нибудь загляну на чай к попу. Но сейчас я приятно удивлю тебя.
Данилыч затряс седой головой, словно мокрый пес:
– После этой ночи ты мне не сын.
– Убери стекляшку, и я отведу тебя в подвал, – предложил Сапог, стараясь унять прерывистое дыхание.
Чиркнув по щеке, бутылочное горлышко исчезло.
Сапог потрогал неровную царапину, размазал мозолистыми подушечками пальцев кровь.
– Пошли, – сказал он и ухмыльнулся. – Тебя ждет сюрприз.
Данилыч с мрачным видом двинулся вслед за сыном. Леха затих, из разбитого носа, хлюпая, выползали розовые пузыри.
Когда они оказались в гараже, Данилыч увидел валяющегося без чувств Керосина и коротко спросил:
– Он сдох?
Сапог засмеялся дребезжащим смехом:
– А если и так, тебе что с того?
Он щелкнул выключателем на щитке и откинул дверцу подвала.
– Иди первым, – велел Данилыч.
Сапог с готовностью пожал плечами. «Первым так первым», – читалось на его щетинистом лице. Из пореза на щеке лениво змеилась струйка крови.
В дверях показался Леха. В глазах появилась осмысленность, залитое кровью лицо искажено отталкивающей гримасой.
– Стой на месте, – приказал Данилыч, заметив молодого человека. – Или я продырявлю тебе брюхо.
Леха гнусаво захихикал – к нему постепенно возвращалось прежнее расположение духа.
– Если ты что-то сделаешь с Сапогом, я поднимусь наверх и трахну тех цыпочек, – пообещал он, но голова Данилыча уже скрылась в подвале.
Единственным источником освещения под землей являлась тусклая лампочка, болтающаяся на грязном проводе. Под ногами тихо шуршал строительный мусор, обрывки газет и осколки стекла.
Фигура Сапога маячила впереди скрюченной тенью, и он, спотыкаясь, спешил за ним.
Уголовник приблизился к стене, остановившись у громадной дождевой бочки, изъеденной ржавчиной.
– Иди сюда, папуля, – вкрадчиво произнес Сапог, поманив пальцем Данилыча.
Переставляя вдруг ставшие непослушными ноги, Данилыч проковылял к сыну.
– Что там? – хрипло спросил он, чувствуя, как внутри, жарко набухая и постепенно набирая скорость, безумной лавиной начинает нестись что-то страшное, страшное настолько, что едва ли нечто подобное можно увидеть в самых дурных снах. В висках колко запульсировало, ушибленное при падении место мучительно заныло, словно предвещая беду.