– Катя, – обращаюсь я максимально мягко, сжав ее холодную ладонь в своей. Я хочу, чтобы она доверилась мне, открылась. Как тогда, четыре года назад. Хочу забрать ее боль себе и помочь, сделав даже невозможное. – Расскажи мне, что случилось?

Немного подумав, она все же глухо отвечает бесцветным голосом, не открывая глаз:

– Никиту сбила машина, – я вздрагиваю. Воспоминания о последней нашей ночи лавиной обрушиваются на мою голову. Не может же быть…

– Кто такой Никита? – осторожно интересуюсь, уже, кажется, заранее зная ответ. Но я все равно не был готов к тому, как он прозвучит из ее уст.

– Мой сын.

Наверное, если бы меня шарахнула молния в голову прямо посреди самолета, я был бы не так удивлен, как словам Кати о том, что у нее есть ребенок. Вероятнее всего от того мужчины, чье кольцо она носит на пальце правой руки. И это меня безумно злит. До скрежета зубов. Потому что в идеальном сценарии нашей жизни в моей голове она должна носить под сердцем и рожать только моих детей, потому что это моя женщина! Это должен был быть мой сын!! Но судьба распорядилась иначе. И я понимаю, что сам просрал свою идеальную женщину, половинку, созданную небесами специально для меня.

Мысли роятся в моей голове, как разбуженный улей, и самые главные из них: кто отец и сколько лет малышу? Они так и норовят сорваться с языка, но не сейчас. Сейчас не лучшее время для допросов. Сначала разберемся, что случилось с ребенком Кати, а потом мы поговорим. И ей уже не отвертеться.

До конца полета мы не проронили ни слова, каждый думая о своем. Я так и не выпустил ее руки, потому что только тогда Катя не плакала. Как будто этот простой и невинный жест дарил ей успокоение и уверенность в благополучном исходе.

Пройдя паспортный контроль, Катя, расталкивая снующих туда-сюда и вечно куда-то спешащих пассажиров, чуть ли не бегом устремилась к выходу. Мне удалось ее нагнать по пути на парковку для такси.

– Что? – раздраженно спросила она, уже на автомате утирая вновь бегущие слезы, когда я схватил ее за руку и потянул в другую сторону.

– Нам в другую сторону, – коротко отвечаю, пытаясь тянуть за собой сопротивляющуюся Катю. – Моя машина на платной парковке. На ней будет быстрее, чем на такси, ты же знаешь.

И по огню, вспыхнувшему в ее глазах, понимаю, что она знает. Что помнит тот заезд. И что случилось после. Как и я. И, черт подери, это было лучшее приключение за всю мою жизнь! Все самое лучшее и крутое, что случалось со мной, связано именно с этой хрупкой, уставшей, но при этом все равно такой притягательной девушкой!

Я помог Кате сесть на пассажирское сиденье, и мне пришлось пристегнуть ее ремнем безопасности, потому что трясущиеся руки не позволяли ей этого сделать. Мимолетно касаюсь ее пальцев и твердо произношу, пристально глядя в ее глаза:

– Все будет хорошо. Мы со всем справимся. Обещаю.

Мы ехали молча. Я гнал так, насколько позволяли возможности моего автомобиля. Время от времени бросал взгляды на Катю, но она сидела в одной и той же позе, как статуя, невидящим взглядом рассматривая пейзажи за окном.

Единственный раз Катя нарушила тишину в салоне, спросив, не поворачивая головы в мою сторону:

– Ты больше не гоняешь?

– Нет, так вышло, что на хобби не осталось времени.

– Жаль. Мне нравилась твоя спортивная машина.

– Мне тоже.

– От мечты тоже отказался? Кажется, ты говорил, что все ради нее…

– Мне пришлось, – отвечаю, поджав губы и хмурясь. Этот разговор мне нравится все меньше.

– Понимаю…Все мы не можем отказаться, когда речь заходит о деньгах, – с какой-то горечью, внутренним сожалением произносит Катя, и мне отчего-то становится стыдно, словно я в чем-то виноват перед ней.

Сжимаю с силой руль и произношу, едва сдерживая себя, чтобы не наговорить грубостей:

– У отца случился инсульт. Мне пришлось, – повторяю с нажимом. Как будто что-то пытаюсь доказать. В чем-то убедить. Потому что мне важно, чтобы Катя меня поняла!

– Соболезную, – произносит таким равнодушным тоном, что я безошибочно понимаю – ей нихера не жаль.

Я едва успел припарковаться и заглушить мотор, а Катя уже выскочила из машины и понеслась ко входу в больницу, даже не закрыв дверь. Я понимаю ее. Если бы это произошло с моим ребенком…наверно, я вел бы себя также.

В коридоре, возле дверей реанимации, сидят мужчина и женщина в возрасте. Судя по схожим чертам и тому, как они бросились ей навстречу, это ее родители.

– Катюша, родная, прости меня, я сама не понимаю, как так получилось…Отец позвонил, я отвлеклась, чтобы достать телефон, а потом уже слышу визг тормозов…Господи, что же сейчас будет…– сбивчиво тараторит женщина, судорожно цепляясь за Катю, размазывая слезы по щекам.

Моя женщина плачет, ее снова неконтролируемо трясет, но при этом успокаивает мать. Но то, каким тоном она произносит слова утешения, свидетельствует о том, что она сама не верит в то, что говорит:

– Мама, сядь… пожалуйста, успокойся… у тебя давление… будем надеяться на лучшее…Господь не может отобрать моего мальчика…Не может…Он –единственный…

– Что говорят врачи? – спрашиваю у ее отца, не в силах больше смотреть на то, как страдает моя Катюша. Но подойти к ней сейчас не самая лучшая идея. Особенно, если учесть, что она считает почему-то меня виноватым в произошедшей беде.

– Пока ничего толкового, сказали ждать. Вы с работы Кати? – неожиданно спрашивает, осматривая меня внимательным и цепким взглядом. Он довольно высок, у него прямая, ровная и гордая осанка, умудренный жизнью строгий взгляд, под которым мне, тому, кто не знает, что такое смущение и неловкость, хочется стать меньше ростом, и вообще почему-то не по себе. Но я собираюсь и максимально спокойно и уверенно отвечаю:

– Да, мы коллеги. Марк, – протягиваю ладонь для рукопожатия. Мужчина тут же, без заминки, ее пожимает, сверля при этом меня своим строгим взглядом:

– Иван Васильевич.

– Пойду, попробую что-то узнать, – произношу погромче, чтобы Катя могла меня услышать. Она провожает меня взглядом, в котором запросто читаются мольба и боль. И хочется перевернуть землю вверх дном, лишь бы она больше никогда не смотрела на меня так.

Медицинский персонал разводит руками, не предоставляя мне никаких данных. Все, что в силах врачей, они делают. Нам сейчас нужно только ждать. Скрипнув зубами от бессилия, возвращаюсь к Кате. Хотя бы поддержу, как сумею.

Но когда я подошел, двери реанимации распахнулись, и оттуда вышел уставший врач.

– Вы родственники мальчика?

– Да, – отвечает Катя дрожащим голосом, заламывая руки так сильно, что еще чуть-чуть и сломает. Не могу больше на это смотреть, подхожу и молча беру ее за руку, переплетая наши пальцы. Она бросает на меня благодарный мимолетный взгляд и снова смотрит с надеждой на доктора. – Как он? Никита, он…будет жить?