Он не спеша добрел до кондитерской и, пока продавщица упаковывала миндальные профитроли, долго разглядывал витрину. Решил, что когда выздоровеет и ему «можно будет все», то обязательно сразу же придет сюда и возьмет одну, нет, две порции десерта мильфой [5] , который похож на крепость из прожаренных вафельных пластинок, утонувшую вместе с клубникой в облаке взбитых сливок. А когда он выздоровеет? Почувствовав, что внутри зашевелилось раздражение, Валентин поблагодарил продавщицу, взял профитроли и быстро покинул кондитерскую.

В супермаркете было легче. Овощи и рыба так не возбуждали, а уж выбор вина и подавно доставлял удовольствие. Да, хорошо, что хоть вино можно пить, отметил про себя Валентин, восторженно глядя на буйство пестрых бутылочных этикеток, и почему-то задался вопросом: старость – это когда почти ничего нельзя или ничего не хочется? А может быть, то и другое вместе? И не найдя ответа, купил белый эльзасский рислинг, такой же, как они пили в ресторане Элизабет. Прекрасное вино. В удлиненной бутылке-флейте. И, главное, распробованное. Экспериментировать не хотелось. Ничто не должно испортить прекрасный ужин и особенно его продолжение.

Продолговатая тарелка с высокими краями напоминала римскую галеру перед отплытием. На мягком ковре из салата, устилавшем палубу-дно, были разложены полосатые кусочки сельдерея. По бортам примостились маленькие половинки томатов с пурпурными спинками-плащами. В центре горкой возвышались тонко нарезанные колечки-канаты красного лука. Осталось положить ломтики тунца – и все будет готово к плаванью. Не хватает только паруса. Валентин выбрал самый большой салатный лист, темно-зеленый с белыми упругими прожилками, и закрепил его сверху. Вот он, парус. Но у древних римлян паруса были квадратными. Валентин подровнял края и расхохотался.

Ожидание и удивление – самые приятные мгновения любви.

Еще в супермаркете он позвонил Диане и предложил приготовить на ужин салат из тунца с сельдереем и нему соус-майонез с провансальскими травами.

– Я съем все, что будет приготовлено твоими волшебными ручками. Заскочу на минутку в салон и домой. Я так голодна, – услышал он в ответ ее голос и почувствовал легкое сердцебиение.

Валентин расставил на столе тарелки, разложил приборы и даже попытался элегантно свернуть салфетки, но, потерпев неудачу, просто положил их на край.

Хотел еще натереть до блеска бокалы, но не успел. Хлопнула входная дверь, и послышался голос Дианы:

– Ой, какой чарующий запах, даже здесь чувствуется.

Она появилась в зале в деловой тройке: блузка, пиджак и юбка.

– Ты лучший. Что может быть приятней для женщины, чем ужин, приготовленный для нее любимым мужчиной. Какой бесподобный парусник! Куда мы поплывем?

– Это не парусник, это римская галера.

Диана сбросила пиджак, обняла его и поцеловала:

– Пусть хоть шлюпка с дырявым дном, ты самый-самый-самый… – прошептали ее губы.

Они сели за стол.

– А это воины в красных плащах? – указала она на половинки томатов по краям тарелки и, не дожидаясь ответа, воткнула рядом с каждой пластмассовые шпажки для фуршета. – Вот им острые копья. Теперь они вооружены и непобедимы.

Свежее вино, легкая еда, веселая улыбка Дианы – Валентину вдруг показалось, что в комнату ворвался морской бриз, наполнивший зеленый парус жизнью. Почему это не может длиться вечно?

– Ты представляешь, – вдруг с грустью сказала Диана, когда они почти доели салат, – у меня все плохо.

– Что случилось?

– У нас неожиданно появились конкуренты. Они уже представили заказчику свою промоушн-идею и даже показали программу выступления на подиуме.

Бриз затих. Парус сник. На море наступил штиль.

– Руководство компании в шоке. Майкл получил выговор. Теперь он, естественно, давит на меня, чтобы мы скорее заканчивали сценарий для подиума. А мне сценарий не нравится.

Сухо, вяло, однообразно.

Она отложила нож с вилкой и задумалась.

– Не переживай. Я уверен, ты что-нибудь придумаешь.

Валентин погладил ее руку.

– Конечно, придумаю, – вздохнула Диана и несколько раз заправила волосы за ухо. – Извини, что я тебя нагружаю своими проблемами. Но на меня нельзя давить! Нельзя! Я сама все понимаю и чувствую всю ответственность. Зачем же еще понукать и дергать, как бестолковую клячу.

– Все в порядке.

Валентин поцеловал ее пальчики, заметив на ногтях огненно-рыжий окрас с блестками стрел.

– Осторожно, лак еще не просох. – Пальцы выскользнули из его рук. – Кстати, это ты прислал корзинку с фруктами сегодня в офис?

– Нет, – невозмутимо ответил Валентин.

– Ты, ты, ты! – Диана прищурила глаза. – Больше никто не посмел бы это сделать в субботу утром. Спасибо. Знаешь, как было приятно… А как девчонки иззавидовались!

Она рассмеялась и подняла бокал.

– За мужчин, которые умеют удивлять.

Бокалы звякнули, как склянки на корабле. Морской бриз снова подул. Зеленый парус расправил крылья.

– У меня для тебя еще сюрприз, – Валентин встал и принес коробку с профитролями.

– Все-таки ты меня не любишь и хочешь, чтобы я стала толстой, – шутливо хихикнула Диана, развязывая бант.

После ужина они разлеглись на диване в зале и стали смотреть новый фильм Бертолуччи «Осажденные» [6] – про неразделенную, всепоглощающую страсть одинокого композитора-итальянца к чернокожей девушке, у которой мужа посадили в тюрьму. Это Изи привез видеокассету и настоятельно рекомендовал посмотреть.

Диана восхищалась фильмом – музыкой, игрой артистов и особенно сценами с клавишами рояля, а Валентин вдыхал аромат пряностей ее кожи и гладил плечи.

– Смотри, – в который раз обратила она его внимание на происходящее на экране. – Черные руки женщины и белые клавиши рояля, а потом черные клавиши и руки мужчины. Тонкие, бледные. Какой контраст! Какое сочетание красок!

Она сняла юбку с блузкой и укрылась пледом.

– Знаешь, я ведь тоже в детстве училась играть на фортепиано.

– Ты мне раньше об этом не рассказывала.

– Зачем рассказывать сразу обо всем? Потом будет совсем-совсем неинтересно. – Она повернулась и дотронулась до его щеки губами. – Где-то в старых восточных книгах написано, что женщина – это книга, в которой двадцать одна страница…

– А мужчина?

– Всего семь, – засмеялась она. – Не отвлекайся, давай смотреть фильм.

Валентин снова обнял ее и продолжал гладить. Шея. Плечи. Тонкая лямочка бюстгальтера, заканчивающаяся на груди кружевным краем. Выступающие барханы ребер и проваливающаяся мягкость живота с двумя шариками пирсинга, переходящая в твердый выступ на бедре, где начиналась граница, проведенная тугой резинкой.