— Да, пожалуйста.

Слава Богу, наконец-то она устроится по-настоящему удобно.

* * *

Это неправильно. Ему следует повернуть назад, к Доусон-Хаусу, подняться к себе в спальню, выпить стаканчик бренди и почитать… что-нибудь.

Он только что дочитал «Паломничество Чайльд Гарольда» Байрона. И ему пока не хотелось начинать новую книжку.

Стало быть, он намерен затащить в постель Кейт потому, что не нашел подходящего чтива?

Нет. Алекс поддал носком ботинка небольшой камень, и тот, постукивая, полетел по тротуару… Он вовсе не собирается поступать так с Кейт. Само это слово, сама мысль об этом… непотребны. Он намерен… намерен…

Он не знал, что намеревается делать. Надо подождать, пока он доберется до Оксбери-Хауса, и тогда уже принимать решение. В Оксбери-Хаус он, собственно, и направляется. И ничего не может с собой поделать. Ему необходимо увидеться с Кейт. Господи, он столько лет провел, мечтая о ней, желая ее, тоскуя о ней… Как может он не явиться к ней сейчас?

Он перешел на другую сторону улицы. Для Лондона час был еще не поздний. Дороги относительно спокойны в этой части города. Большинство людей из высшего общества продолжали развлекаться на балах, раутах, в театрах.

До Оксбери-Хауса было уже недалеко — всего несколько кварталов. До Блэнтроп-Хауса дальше. Именно туда он, явился ранним утром двадцать три года назад. Леди Блэнтроп пришлось тогда опекать Кейт, поскольку супруга Стандена прихворнула, а сам Станден наносил визиты.

Проклятие, каждая подробность того утра была словно огнем выжжена в его памяти. Мысли о нем вскипали в голове в самое неподходящее время — среди ночи или на званом обеде. Его корчило каждый раз, когда они всплывали на поверхность сознания. Корчило и теперь.

Он тогда хотел выглядеть как можно изысканнее и наряднее и потому потратил довольно много времени на одевание. Вполне разумной была и мысль поспать хоть несколько часов, но Алекс был слишком взвинчен, чтобы спокойно лежать в постели. Он дождался девяти часов утра — час непозволительно ранний — и вышел из дому.

Это оказалось, увы, слишком поздно. Станден отправил Кейт в деревню на рассвете. Но это не имело значения. Она была уже обручена с Оксбери.

Проклятие, проклятие, про-кля-тие… Алекс отшвырнул ногой еще один камень, и тот рикошетом угодил на ступеньки перед дверью какого-то дома. Его разговор со Станденом был самым постыдным и унизительным в жизни.

Когда он взялся за ручку дверного молотка у парадного входа в Блэнтроп-Хаус, то подумал о Люке и леди Харриет, а также о несчастном случае в Гретна-Грин. Его беспокоило то обстоятельство, что Станден питает злобу до сих пор, — и не зря. Но он не знал, что Кейт не была с ним до конца честной, не знал, что когда она выходила с ним в парк, то была уже помолвлена с Оксбери.

Почему она не сказала ему об Оксбери? Более того, почему позволила поцеловать себя? Этот недостаток искренности ранил его так же сильно — или даже сильнее, — нежели уничижительный отказ Стандена.

Алекс остановился перед Оксбери-Хаусом. Он смотрел на его аккуратный фасад, но мысленно видел перед собой другое здание.

Дворецкий Блэнтропа оставил его, так сказать, остудить копыта в тесной и мрачной прихожей. Алекс и теперь словно видел перед собой уродливые обои с красным узором, которыми были оклеены стены этой комнатенки. Видел и злобную морду фарфорового кота на полке над камином. Прождав почти час, Алекс начал всерьез подумывать, не швырнуть ли этого представителя семейства кошачьих в камин.

Или запустить им Стандену в голову, когда тот наконец явится.

— Что вы здесь делаете? — спросил Станден, входя в комнату.

Это прозвучало так, словно он обращался к таракану. Однако он был братом Кейт, ее опекуном, и Алекс не мог ответить так, как ему хотелось бы.

— Лорд Станден, я пришел, чтобы поговорить с вами о вашей сест…

— Моя сестра вернулась в деревню.

— Я понимаю. — Тон Стандена был, мягко говоря, далеко не поощрительным, но Алекс был молод и глуп. — Я пришел просить у вас ее руки.

— Ее рука отдана графу Оксбери. Они обвенчаются в самое ближайшее время.

— Ах вот оно что… — Алекс почувствовал себя так, словно получил удар кулаком в живот. — Но…

Станден оборвал его:

— Нам больше не о чем говорить. Я выражаюсь ясно?

Мог ли треклятый ублюдок выразиться яснее?

— Да, но…

— Хорошо. — Станден скривил губы и сморщил нос, как будто понюхал нечто омерзительно вонючее. — Я предпочел бы протащить свою сестру голой по Сент-Джеймс-стрит, нежели увидеть ее замужем за таким, как вы.

К черту все! Алекс удалился, но не вполне поверил Стандену. По дороге домой он перебрал в уме все самые безумные вариации мыслей, а потом прочитал извещение в «Пост».

Сначала он оцепенел, а когда очухался, то почувствовал почти физическую невыносимую боль, словно ему одним ударом отрубили руку или ногу. И в глубине сознания навсегда поселился один и тот же неотвязный вопрос: если бы он был более настойчивым, если бы он в тот вечер в парке Олворда уговаривал Кейт уехать с ним в Гретна-Грин, отказалась бы она от Оксбери, согласилась бы бежать?

Мужчина был на тридцать лет старше ее, но… имел графский титул.

Алекс глубоко вздохнул. Итак, он снова в Лондоне и стоит возле Оксбери-Хауса. Кейт в доме и ждет его.

Быть может, нынче ночью он наконец обретет душевный покой. Ради этого он и намерен посетить Кейт. Довести до конца то, что осталось незавершенным. Понять, что наконец он может залечить проклятую рану.

Осторожно обогнув дом, он подошел к черному ходу, взялся за дверную ручку и попробовал ее повернуть.

Она не сдвинулась с места.

Он нахмурился и попробовал нажать еще раз. Ручка не поддавалась. Алекс снял перчатки и взялся задело обеими руками. Никакого результата.

Проклятая дверь была заперта.

* * *

Дэвид вытянул длинные ноги к огню и пошевелил ступнями, облаченными в носки, наслаждаясь теплом. Он отхлебнул бренди и подержал обжигающую жидкость на языке, прежде чем проглотить. Это тепло тоже приятно. А самым лучшим, самым приятным было бы тепло…

Он откинулся в кресле, смежил веки и предоставил своему воображению гулять где оно пожелает. И словно сорвавшийся с поводка охотничий пес, оно немедля устремилось к желанной цели.

Леди Грейс Белмонт.

Она само совершенство. Дэвид в жизни не думал, что его очаруют рыжие волосы, считая, что предпочитает блондинок. Но он никогда не видел таких волос, как у Грейс. Они вовсе не рыжие; они медь и золото, пламя и свет. Он хотел запустить в них пальцы, уложить пряди себе на ладонь… на грудь… на…

Он уселся поглубже в кресло и пошире раздвинул ноги, чтобы одна важная часть его тела получила на радостях некоторую возможность увеличиться в размерах. При этом она, пожалуй, чересчур нагрелась, так что брюкам Дэвида угрожала опасность внезапного возгорания.