Глядя по сторонам, я постоянно думаю о том, что моя семья внесла значительный вклад в сахарную индустрию, которая долгое время поддерживала экономику и в то же время так много забирала у своего народа, принося богатство и процветание острову за счет обнищания стольких людей. Наше национальное достояние одновременно является источником нашего позора. Мне хочется верить в то, что мой отец честный человек, что он хорошо относится к своим работникам и достойно платит за их труд. Но я не настолько далека от реальной жизни, чтобы думать, что к тем, кто работает в поле, всегда относятся справедливо. Именно сахар держал нас под игом испанцев, из-за сахара корабли с рабами причаливали к нашим берегам, из-за сахара рабочие были вынуждены томиться в тяжелых условиях, и из-за него наш остров привлек внимание американцев – и они обрели контроль над нашими судьбами.

Остров дает много, но он и забирает все одним махом.

Мой брат восстал против такой несправедливости, именно это побудило его к действию. Может быть, то же самое движет и Пабло?

Как только я выхожу за ворота, то попадаю в водоворот из смеси испанского и китайского языков, надписи на котором я не могу прочитать. Воздух наполнен знакомыми ароматами, однако я чувствую что-то новое – из крошечных ресторанов и магазинов доносится запах жареного поросенка вперемешку с приправами и специями, которые я не могу распознать. На улице очень много людей, и я пробиваюсь сквозь толпу, ища глазами…

Пабло стоит, прислонившись к зданию с красным навесом, его взгляд скользит по людям на улице и останавливается на мне.

Сегодня, наверное, из-за жары, он одет небрежно – на нем светло-коричневые брюки и тонкая, как бумага, льняная рубашка. Он отрывается от стены и направляется ко мне, от вида улыбки на его лице мое сердце начинает бешено колотиться.

– Я думал, что ты не придешь, – снова он говорит так, будто эти слова стали нашим привычным приветствием, подчеркивающим зыбкость наших отношений. Он делает шаг вперед и целует меня в щеку.

Прошел всего один день с тех пор, как мы виделись в последний раз, но я чувствую, что тело мое напряжено, а сердце переполняет волнение.

– Извини за опоздание. Это из-за моих сестер.

Я не уверена, что могу ему все рассказать о своей семье. Я слишком мало знаю этого человека. Одно дело – доверить свое сердце, и совсем другое – доверить свою семью.

– Все очень сложно, – говорю я, хотя понимаю, что мои слова мало что объясняют.

Пабло кивает.

– Я очень рад, что мы встретились здесь. Я подумал, будет лучше, если мы пойдем туда, где тебя никто не знает и где ты не будешь беспокоиться, что тебя кто-нибудь заметит.

В этом он прав – здесь все заняты своими делами, и никто даже не смотрит в нашу сторону. Есть определенная свобода в анонимности, которую предоставляет нам эта часть Гаваны, и поэтому я стою к нему чуть ближе, чем обычно. Я испытываю облегчение от того, что Пабло понимает степень риска, на который я иду, но в то же время меня переполняет чувство стыда, ведь Пабло достоин большего, чем встречаться с девушкой, боящейся пойти против воли семьи.

– Здесь просто замечательно. По-моему, я никогда раньше не бывала в этой части города, – отвечаю я.

– Мы часто приходили сюда в юности. Отец привозил меня и моих сестер покупать фейерверки. – Он произносит эти слова с улыбкой, и я догадываюсь, что он вспоминает приятные моменты своей жизни. – Мы часто ссорились из-за того, кто будет их зажигать.

Я ухмыляюсь:

– Очень похоже на нас. Мы с сестрами вели себя точно так же.

– Ты голодная? – спрашивает он через мгновение.

Я киваю.

– Прямо за углом есть отличное местечко с лучшей в городе китайской кухней.

Пабло берет меня за руку, и наши пальцы переплетаются. Я рада, что перед выходом сняла перчатки и сейчас наши руки касаются друг друга. Его большой палец гладит внутреннюю сторону моей ладони.

Он идет уверенно и легко ориентируется в толпе.

Мы проходим мимо незнакомого мне заведения – Пабло говорит, что это знаменитый «Пасифико» – и останавливаемся у крошечного ресторанчика, зажатого между несколькими другими заведениями на узкой улице. Звуки ресторана выплескиваются наружу, а зловещий фасад не сочетается с оживленным интерьером.

Это не «Ла Сарагосана» или «Тропикана», но мне здесь нравится даже больше. Это место похоже на Пабло – без лишних формальностей. Другие мужчины, возможно, отвели бы меня в лучший ресторан города, чтобы произвести впечатление, но меня подкупает именно его желание показать мне что-то особенное, поделиться со мной своим секретом.

– Уверен, ты ничего вкуснее здешней еды не пробовала, – говорит он.

– Замечательно, – отвечаю я с улыбкой.

Мы заходим внутрь, и пожилой китаец ведет нас к маленькому столику в глубине ресторана. Зал узкий и длинный; некоторые столики вокруг нас пусты, а за другими сидят мужчины, они едят и играют в домино. Мне нравится, что Пабло сам выбирает для меня еду, и мне нравится, что он смеется вместе с официантом, когда они разговаривают по-испански. Приняв заказ, официант удаляется, оставляя нас одних.

Мы сидим молча, никто не произносит ни слова, и пауза затягивается. Мне становится трудно выносить это молчание. Слишком многое поставлено на карту, и я не могу позволить себе оставаться скромной. Я слишком многим рискую и потому не могу слепо следовать наказам мамы и вести себя так, как принято в приличном обществе, – сидеть, опустив глаза, и говорить только тогда, когда ко мне обращаются. До нашего поцелуя на набережной Малекон меня устраивал обычный ход вещей, но теперь это осталось в прошлом.

– Что мне нужно знать о тебе? – спрашиваю я, стараясь говорить тихо. Мы находимся далеко от остальных посетителей, но никогда не знаешь, вдруг опасный разговор подслушает не тот человек.

– Элиза…

Я качаю головой, пресекая любые возражения. Может быть, я тороплюсь, возможно, слишком мало прошло времени, чтобы я задавала подобные вопросы, но в сложившихся обстоятельствах мне кажется, что правила приличия потеряли всякий смысл. Прежде чем бросаться в омут с головой, мне необходимо понять, насколько сильно я рискую.

– Я прочла твое письмо. Ты рассказал мне немного о себе, но мне нужно знать про тебя все. Мне нужно понимать, во что я ввязываюсь и к чему я должна быть готова.

Наши руки лежат на столе в нескольких сантиметрах друг от друга, и хотя я пытаюсь сдерживать свои чувства, я хочу, чтобы он снова взял меня за руку, хочу почувствовать эти мозоли своей кожей.

Глупая девчонка.

Пабло вздыхает.

– Ты должна быть осторожна. Ты не должна никому доверять. То, что я тебе рассказываю, должно остаться между нами. От этого зависят жизни людей.

Он оценивающе смотрит на меня, и я чувствую, что он раздумывает, можно ли мне доверять. Неужели он просто считает меня глупой дебютанткой, хорошенькой на вид, но мало на что годной? Или он видит во мне нечто большее? Видит ли он во мне равного себе, того, кому он может довериться?