Стоило переступить порог «Художественного кафе», как на меня вновь обрушилось ощущение реальности — ведь я была в Нью-Йорке. Кафе было выстроено в двадцатые годы и до сих пор сохранило нечто от Парижа времён великого исхода людей искусства. Изначально это была забегаловка для живших поблизости художников, чьи мастерские в верхних этажах этого же здания со временем превратились в дорогие престижные апартаменты. Стены ресторана украшали фрески с изображениями джунглей, населённых попугаями, вперемешку с картинами, на которых конкистадоры сходили с кораблей на девственные берега, обезьяны прыгали по деревьям, а прелестные златокожие островитянки застенчиво выглядывали из буйных зарослей — словом, эта мишура, в которой было намешано все от Ватто до Гибсона Герла и Дене Руссо, — настоящий кич, порождение Биг Эппла.

В центре зала красовалась огромная, отделанная медью витрина, которая ломилась от фруктов, роскошных букетов, закусок и корзиночек со свежеиспечёнными хлебцами. Там имелись и фаршированный кролик, и изукрашенный розовый мусс, и много чего ещё.

Пройдя влево, в глубь помещения, где находилась стойка бара, я заметила Тора, сидевшего в уютном закутке в дальнем углу. Если бы он не махнул мне первым, я бы не узнала, так он изменился. Волосы медного оттенка завивались на концах, кожа на лице стала ещё бледнее, а глаза более пронзительными. Вместо элегантного костюма-тройки он был облачён в изрядно потрёпанную кожаную куртку, расшитую бисером, и замшевые брюки в обтяжку, сквозь которые проступали литые мышцы ног. Вид у него был цветущий, и он выглядел лет на десять моложе своего возраста, если бы не утомлённая улыбка.

— Ты что, пришла сюда из самого Сан-Франциско? — ехидно поинтересовался он, поздоровавшись со мною. — Ты опоздала на тридцать минут, а твой нос по цвету похож на миндальное черри.

— Молодец, нашёл что сказать мне после десяти лет разлуки, — ответила я, проскользнув в его кабинку и усаживаясь напротив. — А я заметила, что ты смотришься просто потрясающе в этом стильном прикиде.

Я принялась растирать застывшие пальцы рук, а он улыбнулся той самой ослепительной улыбкой, которая всегда отключала тревожные датчики в моем мозгу.

— Спасибо, — ответил он с сияющей улыбкой. — Ты и сама выглядишь весьма неплохо, вот разве только твой нос… Возьми-ка мой платок.

Я взяла его.

— Звуки соловья в ночи, а манеры попросту королевские, — констатировал он.

— Может, нам лучше заняться делами, — предложила я. — Мне вовсе не было нужды проделывать весь этот путь ради того, чтоб получить урок хороших манер.

— Ты слишком долго отсутствовала, — заметил он, — и, наверное, забыла, что мы никогда так не спешили. Прежде всего — аперитив, салаты, закуски, десерт, может быть, сыр, и уже после всего этого — дела. И не ранее.

— Счастлива понаблюдать, как ты будешь насыщаться, но я не в состоянии поглотить такое количество пищи.

— Чудесно, мне достанется больше. — И он взмахнул рукой, после чего возле столика тут же засуетился официант с бутылкой охлаждённого вина.

— Хотела бы я знать — как тебе это удаётся? — пробормотала я, провожая взглядом удаляющегося официанта.

— Ресторанная система мысленного контроля, — не моргнув глазом заявил он. — Срабатывает безотказно. Если ты способен передать пару-тройку разборчивых мыслеформ, ни к чему пользоваться медной проволокой, чтобы управлять окружающими. Как же иначе я смог бы вычислить твоего драгоценного мистера Чарльза и вообще выйти на связь с тобой?

Я наблюдала, как он наполняет мой бокал.

— Значит, ты просто настроился на нашу длину волны. Пожалуй, для меня это слишком опасно — сидеть за одним столом с Нострадамусом. Дорогой, ты не способен читать мои мысли, и не сможешь делать этого и впредь. Неужели ты надеешься, что я, сидя в ресторане в самом сердце Манхэттена, стану всерьёз обсуждать проблемы телепатии?

— Чудесно! Давай обсудим проблемы ограбления банков, судя по всему, эта тема пришлась тебе по душе.

Я огляделась осторожно, надеясь, что нас никто не слушал. Мне никак нельзя было расслабляться в присутствии Тора. И хватает же ему совести ставить меня в неловкое положение! К тому же все это слишком было похоже на то, что он-таки читал мои мысли и умело этим пользовался.

— Давай обсудим меню, — предложила я.

— А я уже сделал заказ, — сообщил он, крутя бутылку во льду. — Я всегда говорил, что детям нельзя позволять…

— Мне уже тридцать два, и я — вице-президент банка и довольно часто выбираю блюда сама.

Я не могла понять, что в поведении Тора вызывало раздражение. В очередной раз я убедилась — как только увидела его, поднимающегося мне навстречу, — что именно он был причиной моего отъезда из Нью-Йорка десять лет назад, а вовсе не заманчивое предложение Всемирного банка. Как в своё время мой дедушка, Тор тоже был самозабвенным скульптором, вечно пребывающим в поисках достойного его гения комка глины, ведь он сам мне в этом когда-то признался, правда? Так разве моя вина в том, что я сама желала стать творцом, со своей собственной судьбой?

Тор, получив эту небольшую отповедь, принялся рассматривать меня с выражением, которое я не в состоянии была объяснить.

— Понятно, — загадочно произнёс он. — Вижу, ты стала взрослой женщиной. — И он на мгновение задумался. — Итак, я вижу, что необходимо изменить первоначальный план.

Какой план? Вопрос так и вертелся на языке, но челюсти мои сковало, словно я только что разжевала лимон. С трудом я поддерживала светскую болтовню на протяжении всего ужина, стараясь не выдать своих смятенных чувств. Наконец принесли клубнику, чудо для этого времени года, покрытую толстым слоем крема по-девонширски.

Под конец трапезы на Тора напала странная сдержанность. Я буквально лопалась от нетерпения, но старательно работала над собой до конца ужина — и упрямо отвернулась, когда Тор попытался накормить меня клубникой с ложечки.

— Меня не нужно кормить силком, я не ребёнок…

— Мы уже условились об этом, — вежливо согласился он, разливая кофе из серебряного кофейника. — Ну что ж, поскольку у нас с тобою деловая встреча, почему бы тебе не ознакомить меня со своим планом?

Я извлекла из сумки пухлую пачку бумаг и про-тянула ему. Он просматривал одну за другой разрозненные карточки, отпечатанные для меня Чарльзом. Его пальцы пробежались по строчкам, в которых была проставлена степень риска в соотстветствии с количеством долларов.

— Боже правый, кто же для тебя все это напечатал — динозавр? — пробурчал он, покосившись на меня.

И извлёк из нагрудного кармана миниатюрную машинку, — меньше, чем портативный калькулятор, — один из карманных микрокомпьютеров, штампованных под прессом, не поступивших ещё в продажу. Нажимая на едва заметные клавиши, он низко склонился над экраном, считывая результаты.

Пока он был занят, выписывая какие-то данные на бумагу и переводя взгляд то на мои карточки, то на компьютер, я махнула подлетевшему официанту и заказала карамельный крем с как следует прожжённым сахаром.