— Мамаша ждет… ну да ладно, — мужчина опять полез куда-то в глубины своей машины, достал лимон, перочинным ножичком отмахнул ломтик, обмакнул его в открытую банку растворимого кофе, кинул в рот. — Чего смотришь, учись!

Катерина Сергеевна, наконец, решилась:

— И мне лимончика…

После, отхлебнув коньяка и закусив, спросила, не чувствуя языка:

— А что же, сладкого у тебя нет?

Аркашка сделал успокаивающий жест и приложился к фляжке второй раз.

— Садись в машину, а то холодно чего-то, — он плюхнулся на переднее сиденье. Катерина Сергеевна села за руль, но дверь до конца захлопывать не стала:

— Я на одну минутку.

Аркашка достал с заднего сиденья коробку конфет, стал сдирать целлофан.

— А маме? — с ужасом вскричала Катерина Сергеевна, хватая за руки бывшего однокашника.

— Мамаше еще коробка, — кивнул он назад.

Они выпили еще по полстаканчика, закусили конфетами. Катерина Сергеевна почувствовала, как от желудка по всему ее телу разливается тепло, а мысли становятся четкими.

— Аркаша, за рулем пить нельзя, хоть мы и не едем никуда, — сказала она.

— Ерунда. Какие в этот час проверки… Да и двор у нас закрытый. Враги не прорвутся…

— Как Петечка поживает? — подумав, вновь спросила Катерина Сергеевна.

— Ничего, — равнодушно ответил Аркашка, разливая по стаканчикам в третий раз. Видно, мысли его бродили где-то далеко. Петечка был его сыном, чрезвычайно смышленым мальчиком шести лет, который жил отдельно со своей матерью, первой женой Аркашки. Со второй он развелся этим летом. — Ты брось. Ни к чему все эти любезности.

— Это не любезности, — усмехнулась она. — Мне правда интересно. А ты, Веселаго, скучный. Как был в детстве занудой…

Аркашка пожал плечами и стал давить кнопки на магнитоле.

— Одна реклама да шансон, — Катерина Сергеевна нахально полезла в бардачок, откуда вместе с бумагами, сигаретами и прочим барахлом посыпались диски. Она быстро перебрала их: — Что ты слушаешь, Веселаго, что ты слушаешь! Это музыка для чебуречной…

Аркашка вырвал у нее из рук диски, молча засунул их обратно.

— Кажется, ты позволяешь себе лишнего, мадам Протасова, — мрачно сказал он.

— Я знаю, с кем можно, а с кем нельзя. — Катерина Сергеевна легонько щелкнула его по носу.

— А ты знаешь, Протасова, что я всю жизнь мечтаю тебя убить?

— Убей, кто ж тебе не дает?

— …что более злокозненного существа я еще не встречал в своей жизни?

— А вторая жена Аллочка? — скромно напомнила Катерина Сергеевна.

— О, ей до тебя плыть и плыть. Помнишь, как в первом классе ты подложила мне на стул жвачку? А в третьем, помнишь…

— Брось! — перебила его Катерина Сергеевна. — Забыть пора о прошлом. Еще по глоточку, и я ухожу.

— Вот ты опять, ты опять! Разве так плохо вспомнить школьные годы, дурачества эти детские… Знаешь, ведь пятнадцать лет прошло.

— Неужели пятнадцать? — удивилась Катерина Сергеевна, пристально разглядывая содержимое своего стаканчика.

…Вместе с порывом снега из ворот выплыла чья-то высокая, худая, чуть сутуловатая фигура. Фигура держала перед собой коробку с тортом, лицо ее пряталось под капюшоном.

— А вот и Бутюкова собственной персоной, — сказал Аркашка, наклонившись к лобовому стеклу.

— Нелли? Утюгова! — крикнула Катерина Сергеевна, пытаясь отстегнуть ремень безопасности, которым она оказалась почему-то пристегнута.

— Тише. Тоже мне, школьные шуточки. У нее мать осенью умерла.

— Пардон…

Тем не менее фигура под мрачным капюшоном заметила возню в вишневой «реношке» и робким, семенящим, странным для высокого роста шагом подошла.

Аркашка открыл заднюю дверь.

— С наступающим, — церемонно пискнула Нелли, залезая в машину. — А, и ты тут, Катюшка…

Несмотря на ласковое обращение, голос у вновь пришедшей звучал как-то кисло.

— Коньячка? — спохватился Аркашка.

Пока Нелли отхлебывала из стаканчика, Катерина Сергеевна, полуобернувшись, рассматривала ее.

— Я сто лет не видела тебя. Как ты?

— Квартиру в Бибирево снимаю. Сегодня отца с бабушкой приехала навестить. В общем, неплохо.

Когда-то давно, в детстве, Нелли Бутюкова была прелестным ребенком. Ее даже снимали в кино, где она играла принцесс, эльфов и примерных девочек. Она почти не изменилась с тех пор, но что-то неуловимое мешало ей стать настоящей красавицей, мешало сдержать детские обещания. Вроде вылезла бабочка из кокона, а крылья так и не смогла расправить…

— Я видела твоего мужа по телевизору, — сказала Нелли своим чуть дребезжащим, кукольным голоском.

— Да, в Доме художников была выставка.

Аркашка хохотнул:

— Хорошо устроилась, Катерина! Небось, весь дом твоими портретами увешан?

— Ни одного. Ни одного, — Катерине Сергеевне этот разговор не нравился. — Я не люблю. Ну что за глупости, что за банальность — портрет жены художника… Налей мне еще, Веселаго.

— Ты счастлива? — спросила Нелли Катерину Сергеевну.

— А ты? — пожала та плечами.

Аркашка покрутил ручку у магнитолы:

— Как тебе такая музыка, Катюха?

— Ничего, сойдет… балерины из меня не вышло, но танцевать я все равно люблю.

— Станцуй нам, Катенька, разве не праздник сегодня…

— Еще коньяка, — сухо потребовала Нелли. — Отличная вещь, оказывается.

Катерина Сергеевна вдруг вспомнила, что когда-то давно, еще в школе, Нелли была влюблена в Веселаго, и над ней смеялись — Аркашка едва доставал ей до плеча. Она была бесплотной и эфемерной девочкой, он — уже тогда пузат и энергичен, с крепким румянцем, этакий купчик с Замоскворечья. Да, в школе ставили пьесы по Островскому…

— Станцуем вместе, — сказала Катерина Сергеевна, вылезая из машины.

Снег уже прекратился, вечер был теплым и темным. Где-то за соседними домами стреляли петарды. Свежие сугробы сверкали голубыми искрами. Нелли поставила свой торт на капот и пристально посмотрела на бывшую одноклассницу.

Аркашка усилил громкость.

— Это дурацкая музыка, — пробормотала Нелли.

— Нет-нет. Это сиртаки, греческий танец, — возразила Катерина Сергеевна.

— Сиртаки? — Аркашка опять захохотал.

Катерина Сергеевна схватила его за локоть, другой рукой притянула к себе Бутюкову.

— Руки кладем друг другу на плечи, а ногами делаем вот так. Глупые люди, этот танец можно танцевать всем вместе!