2-му Хоперскому полку приказано идти левой, восточной, колонной. Лежал глубокий снег. Было очень холодно. С востока дул сильный ветер, неся с неба и земли мелкий сыпучий снег, пургу…

К ночи метель усилилась. Снег становился глубже на дороге, а вехи ниже. Потом вехи погнулись под давлением ветра, стали уменьшаться в своей высоте и, наконец, совершенно скрылись под снегом. Но это нас не тревожило. Полк прошел уже два часа похода, и следующее село за 15 верст, считалось, вот-вот покажется. Но прошло и еще два часа похода – села нет. Бредя по сыпучему снегу до животов лошадей, полк начал опускаться в низину и… завяз в снегу. Идти дальше было уже нельзя. Явно мы сбились с дороги и заблудились…

Где-то на юго-востоке послышался лай собак, показавшийся нам таким приятным, словно дуновение теплого ветерка. А через час появился казак с донесением (словесным), что село найдено и он проведет полк к нему.

Было уже глубоко за полночь, когда полк вошел в село и быстро разместился скученно в его западных окраинах…

Казаки устали, промерзли, были голодны. Сказав командирам сотен, чтобы всем быть начеку, заснули мертвым сном. А наутро обнаружилось, что красная конница еще вечером вошла в это длинно растянувшееся село и ночевала в восточной окраине его.

На наше счастье, они не выставили сторожевого охранения в западном направлении, не знали, что в него вошли казаки ночью. Полк, отдохнув, с проводником двинулся в назначенное по заданию село.

Будь же красные по квартирам в нашей стороне, да еще без сторожевого охранения… казаки, искавшие крова и отдыха и натолкнувшиеся на них, спящих, – трудно представить, чем бы это все закончилось

Одна казачья история

Мой полевой заведующий хозяйством, есаул Краморов, ввиду наших общих отступлений, оторвался от полка и потерял с ним связь.

Приготовив фураж для полка и оставив сенной обоз в одном из сел, он на легких городских санках, в которых едва могло поместиться три человека, выехал в Старый Оскол, предполагая, что его полк должен быть там.

В санках, в упряжке, был его собственный строевой конь образца кавалерийских полков – высокий, сильный и в отличном состоянии. С ним был его родной брат-студент и больной подпоручик-пулеметчик, житель Ставрополя.

Краморов, сподвижник Шкуро в его первых восстаниях на Кубани, был опытный и храбрый воин. При себе в санках он имел ручной пулемет системы «Льюиса». Я как-то подтрунил над ним, над его вооружением при обозе, но он невозмутимо ответил:

– Ничего, господин полковник. Все может случиться. А ежели при мне пулемет, то я ничего не боюсь, даже если на меня и наскочат красные.

Подтрунивали над ним и офицеры, старые «хопры», за его нескладный вахмистерский язык и манеры воинского обращения. Но все они были очень довольны, в особенности я, как он энергично и умело доставал фураж для полка. В нем сказался старый опытный вахмистр сотни – в отношении заботы о лошадях. И вот здесь, как дельный служака, он, приготовив фураж, поехал вперед, чтобы разыскать свой полк и накормить его.

Навстречу им шла конница. И когда Краморов узнал, что это красные, было уже поздно…

Повернув назад и пустив своего мощного коня полным карьером, отстреливаясь из пулемета, уйти было нельзя. Головные дозоры красных, стреляя на карьере, убили брата. Он вывалился из санок. Больной офицер-подпоручик также вывалился из них. Сам есаул Краморов успел вскочить в село. Бросил санки, вбежал в хату крестьянина и, идя на риск, рассказал ему, кто он, просил дать ему крестьянскую одежду и спрятать его. И добрый крестьянин спас неизвестного ему офицера-казака.

В село вошел полк красной конницы и расположился по квартирам. Краморов идет на следующий риск. Этот полк состоял почти полностью из донских казаков. Им командовал бывший вахмистр-донец. Краморов явился к нему и сообщил, что он есть крестьянин, выгнан был белыми в подводы… и от которых сбежал. Теперь он хочет поступить в ряды Красной армии, чтобы сражаться против белых…

Догадался ли красный донец-вахмистр, кто перед ним стоит? Понял ли он Краморова, как казак казака? Краморов этого не определил, но командир отнесся к нему сочувственно, дал ему коня с седлом и зачислил к себе в ординарцы. Краморов сказал, что его фамилия «Шаталов».

Наша дивизия отступала. Прошло дней десять. О гибели Краморо ва с обозом было забыто по ходу тревожного времени. По пути дивизия остановилась на короткий привал в маленьком хуторке. В крайней хате генерал Шифнер-Маркевич со старшими офицерами, рассматривая карту, информирует о положении фронта…

В комнате, единственной в хате, наполненной офицерами в шубах, в шинелях, в папахах, почти всеми курящими, было тесно и душно. От дымного чада – полумрак.

– Господин полковник, разрешите зайти? – слышу я что-то очень знакомый голос через открывшуюся дверь, но не могу узнать – кто это? И не знаю, к кому он направлен, при наличии в комнате двух генералов и нескольких полковников.

Кто это там мешает нам? – как никогда нервно бросает к двери генерал Шифнер-Маркевич, явно недовольный словами генерала Калинина о Мамантове.

– Ваше превосходительство! Я есаул Краморов… бежал из красного плена… Разрешите мне явиться своему командиру полка полковнику Елисееву? – вдруг слышим мы.

Все невольно повернулись к двери.

– От красных?., когда?.. Идите сюда! – быстро произносит Шифнер-Маркевич, выпрямившись от карты на столике.

Краморов, широкими своими плечами раздвигая толпу офицеров, приблизился и отрапортовал по-воински так, словно он прибыл из отпуска, а не бежал из красного плена, куда попал так трагически. И он рассказал то, что здесь написано, добавив, что – посланный с донесением куда-то – переменил направление и скрылся. И достиг своего казачьего стана – «на вражеском коне», как поется в одной из казачьих песен. После ознакомления с положением на фронте дивизии выступили: 10-я Донская на юго-восток, а наша 1-я Кавказская казачья – на запад…

Встречи – генерал Науменко и полковник Рудько

1-я Кавказская казачья дивизия генерала Шифнер-Маркевича в стыке Донской и Добровольческой армий представляла собой маленький, забытый всеми осколок кубанских казаков шашек в 600, при двух десятках пулеметов и четырех орудиях 1-й Терской казачьей батареи есаула Соколова. Дивизия вела бои совершенно самостоятельно и лишь тогда, когда «откуда-то» наседал на нее противник.

Возглавление дивизии генералом Шифнер-Маркевичем – это была единственная наша духовная отрада и веская надежда, что этот умный, добрый, как и деликатный начальник, лишенный всякого тщеславия, ведет нас правильно. Казаки ему верили и следовали за ним безбоязненно.