Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часть меня хотела оставить его в покое. Моему младшему брату явно было больно, и он все еще горевал даже после целой недели. Разве я не должна оставить его наедине с горем? Мама не умерла, но врачи предупредили нас, что чем дольше сохраняется ее вегетативное состояние, тем больше вероятность, что оно будет постоянным. Тогда вопрос будет не в том, когда она очнётся, а в том, когда она в конце концов умрет. Мама была здесь, но не здесь, и в какой-то момент мы должны будем понять, что во всех смыслах она ушла от нас и никогда не вернется.
Я понимала, что Келли просила меня сделать, но пока не могла этого сделать. Нет, я не проводила все свое время в спальне мамы, пытаясь уговорить ее проснуться и улыбнуться мне, как раньше, но это не означало, что я была готова ее отпустить.
Еще нет.
Не сегодня.
Но когда-нибудь… да… я бы смогла.
***
«Привет, Картер», — тихо сказала я, стоя в дверном проеме, стараясь не смотреть на фигуру на кровати.
«Хэй…» — устало ответил он, глядя прямо вперед, не отрывая взгляд от фигуры на кровати.
«Я могу с тобой поговорить?»
«Конечно. Мама тоже хотела бы услышать твой голос».
Я сделал глубокий вдох. «На самом деле, я хотела поговорить с тобой наедине. Я бы не хотела, чтобы мама слышала такие вещи».
Только тогда Картер взглянул на меня. Он не спорил и не пытался сказать, что мама была овощем и все равно нас не слышала. -Я- так думала, но Картер определенно был иного мнения. По его мнению, она слышала каждое слово и однажды она проснётся и поговорит с нами о них.
«Это не займет много времени», - пообещала я. «Но есть вещи, которые мне нужно сказать, и они предназначены только для нас с тобой».
Ему потребовалось некоторое время, чтобы ответить. Он спал в кресле только три или четыре ночи в неделю и выходил из комнаты, чтобы принять душ, переодеться и иногда поесть. Картер был практически привязан к своему месту рядом с кроватью мамы. Я видела это раньше, его нерешительность оставить ее на случай, если она проснется и окажется совсем одна. Но хотя раньше мне приходилось убеждать его, что электронные мониторы поднимут тревогу, если это когда-нибудь случится, ему больше не нужны были подобные объяснения, и это был просто вопрос его действий, чтобы встать и уйти. И именно принятия этого решения замедлило его ответ.
Все движения Картера были жесткими. Его мускулы отвыкли так много двигаться, потому что он буквально часами сидел и разговаривал. Несколько раз за последние пару дней я заглядывала и обнаруживала, что он бессвязно произносит слова, которые даже не образуют осмысленных предложений. Мой младший брат впадал в бред, и опасения Келли насчет того, что он сойдет с ума, стали казаться менее надуманными.
Я решила разыграть страницу из его пьесы. Не раз за последний год я обнаруживала, что Картер просто ведет меня куда-то за руку и снимает с меня одежду. Обычно я была пьяна или возбуждена, или и то, и другое, восприимчива к внушениям и достаточно возбуждена, чтобы пойти вместе с ним. Очевидно, это была не такая ситуация, но он не сопротивлялся мне, когда я взяла его за руку и вытащила из кресла.
Картер в последний раз взглянул на маму, прежде чем я вытащила его из комнаты через холл в его спальню. Он позволил мне расположить его в кресле, но не взглянул на меня, когда я села напротив него. Поэтому мне пришлось наклониться и потереть его колено, чтобы привлечь его внимание. И, наконец, он посмотрел на меня.
Впервые за долгое время Картер стал моим «младшим» братом. Он заботился о маме лучше, чем о себе, и его растрепанные волосы, трехдневная щетина и выцветшая футболка делали его похожим на очередного неряшливого студента колледжа. Под глазами были темные мешки от бессонных ночей, и он сутулился, угрюмо глядя на меня. И, сделав глубокий вдох, я потерла его колено и сказала: «Мы должны учитывать возможность того, что мама никогда не очнётся».
«Не смей так говорить», — прохрипел он немного рваным голосом. Мой тоже был бы таким, если бы я продолжала разговаривать с мамой почти шестнадцать часов в день.
«Картер, пожалуйста». Я глубоко вздохнула и немного сильнее сжала его колено. «Я знаю, что это тяжело. Я знаю, что ты все еще горюешь. Я знаю, как ты был напуган, когда мама и папа развелись, как ты боялся потерять ее. И я знаю, что ты боишься еще больше прямо сейчас. Но ты должен хотя бы рассмотреть возможность того, что она никогда больше не будет с нами».
Покрасневшими глазами он на мгновение взглянул на меня, а затем снова стал смотреть куда-то в район моего живота. Он не ответил устно.
«Мне тоже страшно», — продолжила я. «Мама была для меня всем, идеальным воплощением всего, чем я хотела стать, когда выросту. Она была моей лучшей подругой и единственным человеком в этом мире, которому я могла доверять больше, чем кому-либо, и это так больно глубоко внутри, что она больше не может по-настоящему БЫТЬ с нами. Я БЫ ХОТЕЛА, чтобы все было по-другому. Я бы хотела, чтобы она могла вернуться к нам. Но я должна подумать, что, возможно, врачи правы. Может быть, все уже кончено».
«Это еще не конец», — яростно прорычал он, все еще глядя вниз.
«Еще нет, и, может быть, ты прав. Конечно, я не возражаю, что хотя бы один из нас не теряет надежды. Но выход из спальни не разочарует ее. Побрейся и прими душ. И, может быть, даже если ты ненадолго выйдешь из дома, она не откажется от нас. Мне нужно, чтобы ты
