– Чего вам от него ждать или бояться? – насмешливо продолжал Лаццаро. – Ведь он теперь в немилости. Вот каковы дела Сади-паши!

– Он прав! – согласились кавасы.

– Его власть скоро кончится, – продолжал грек. – И почем вы знаете, может быть, поднимая на него руку, я действовал по приказу другого, – сказал, подмигнув, Лаццаро.

Тогда, посоветовавшись немного, кавасы решились последовать совету Лаццаро и уйти, оставив его, так как они решили, что, вероятно, сам Гуссейн-паша дал греку поручение относительно Сади.

Едва кавасы ушли, как к Лаццаро подошел адъютант, спросив, тот ли он грек, который требовал, чтобы его привели к министру.

– Это я, и мое донесение очень важно! – поспешно отвечал Лаццаро.

– В таком случае следуй за мной, – сказал адъютант и повел грека в ту часть дома, где находилась квартира Гуссейна-паши.

Военный министр только что вернулся из совета.

Войдя, Лаццаро упал на колени, отлично зная всемогущество министра.

– Что это за известие, которое ты хочешь мне передать? – спросил Гуссейн-паша, глядя на грека своим проницательным взглядом.

– Ты несколько дней ищешь Мансура-эфенди, не так ли? – сказал Лаццаро.

– Мне кажется, что я тебя где-то видел, и теперь, когда ты назвал имя мудрого эфенди, я вспоминаю, что ты был его слугой, – сказал Гуссейн.

– Точно так, могущественный паша. Я был слугой Баба-Мансура. Мудрый Мансур-эфенди исчез…

– Я ищу его!

– И я пришел, чтобы просить твоей помощи спасти его, могущественный паша! – продолжал Лаццаро. – Тяжелое несчастие обрушилось на Баба-Мансура, но ты можешь спасти его!

– Ты знаешь, что сталось с эфенди?

– Да. Золотые Маски схватили Баба-Мансура, чтобы умертвить его.

– Золотые Маски? – мрачно и с удивлением спросил Гуссейн. – Я слыхал только об одной, разве их много?

– Это целый союз, кто может назвать их число? Мудрый Баба-Мансур попался им в руки.

– Ты знаешь, куда они спрятали его?

– Да, я узнал это с опасностью для жизни. В полночь Золотые Маски собираются в развалинах Семи башен.

– Значит, сегодня уже поздно захватить их, чтобы узнать, наконец, что это за тайный союз, – сказал Гуссейн. – Но в следующую ночь я прикажу занять развалины и освободить Мансура-эфенди. Ты останешься здесь и проводишь завтра солдат в развалины.

Темная ночь сошла на поле сражения, на котором бились воины креста и полумесяца.

Повсюду царствовали тишина и спокойствие; вдруг между ранеными и убитыми замелькал огонек, показываясь то тут, то там.

Что это был за свет? Он падал от маленького ручного фонаря, который держал высокий старик, бродивший между сербами и турками.

Казалось, что незнакомец был турком, потому что на голове его была чалма. У него было сильно загорелое лицо, обрамленное длинной белой бородой, и, несмотря на старость, очевидно, был еще силен.

Это был руководитель Золотых Масок, последний потомок Абассидов Альманзор, известный нам под именем Абунецы, заклинателя змей.

Что же он искал на поле сражения?

Вот турок остановился около стонавшего серба, стал на колени и, вынув фляжку, дал раненому напиться.

Затем он пошел дальше и подошел к тяжелораненому турку, обмыл его рану и перевязал ее.

– Спаси меня! – обратился к старику русский доброволец, которому мертвая лошадь придавила ноги, и Абунеца оттащил лошадь и, не слушая благодарности молодого человека, поднявшегося на ноги, пошел дальше.

Турецкий офицер протягивал к нему руки.

– Я умираю! – говорил он, – Дай мне воды.

И снова Абунеца подал свою фляжку, видя, что хотя не может спасти жизнь раненому, но может облегчить ему последние минуты.

В то время как старик оказывал таким образом помощь друзьям и врагам, к полю сражения подъехал турецкий конный патруль.

Свет, мелькавший на поле битвы, возбудил любопытство и подозрение патруля.

– Что это такое? Видите огонь? – говорили они между собою. – Фонарь должен нести какой-то человек.

Подъехав ближе, турки увидели, что незнакомец перевязывает серба, которого ясно освещал поставленный на землю фонарь.

Этого было достаточно, чтобы они увидали в незнакомце врага, неверного, хотя на нем и была надета чалма. Тот злодей, по их мнению, кто оказывает помощь врагу, вместо того, чтобы убивать и мучить его.

Вне себя от ярости они бросились на Абунецу, и в несколько мгновений он был схвачен и связан, и солдаты уже готовы были убить его на месте.

Тогда начальник остановил их.

– Не ваше дело убивать старика! – вскричал он. – Он называет себя правоверным мусульманином! Возьмите его в плен и предоставьте паше произнести над ним приговор.

Тогда один из солдат привязал к шее старика веревку, другой конец взял в руки и, вскочив на лошадь, что сделали и все остальные, поскакал в галоп, так что старик принужден был бежать за лошадью, и это доставляло туркам большое удовольствие.

Ни стона, ни жалобы не вырвалось из уст Абунецы. Он прощал своим мучителям то, что они делали, ослепленные фанатизмом.

Когда, наконец, Абунеца, весь покрытый потом и кровью, был приведен к палатке паши, последний еще не спал и при взгляде на Абунецу невольно почувствовал сострадание.

– Ты правоверный? – спросил паша.

Старик утвердительно наклонил голову.

– Как тебя зовут?

– Абунеца.

– Что ты делал на поле битвы?

– Я помогал раненым, это священный долг.

– Ты тем рассердил моих людей, что помогал и неверным.

– Я не делал разницы! Мы верим в Аллаха, они в Бога, но все люди братья.

– Ты забываешь, что те, кому ты помогал, наши враги! Разве ты не слышишь угрожающего ропота солдат? Они требуют твоей смерти!

– Убей меня, если ты их раб, – отвечал Абунеца.

– Ты говоришь дерзко. Не будь ты старик, седую бороду которого я уважаю, я выдал бы тебя солдатам – и они разорвали бы тебя в клочки!

– Я не боюсь смерти, благородный паша! Я тысячу раз без страха глядел ей в глаза, – отвечал Абунеца. – Делай со мной, что хочешь, я готов умереть, если таков будет твой приговор, но у меня есть одна просьба, одно последнее желание, и я знаю, что ты перед смертью не откажешь мне.

– Что это за желание? – спросил паша.

– Дай мне три дня срока, чтобы я успел исполнить мой последний долг и последнее мое желание.

– Я не хочу быть один твоим судьей! Я отправлю тебя в Адрианополь. Там решится твоя судьба, – сказал паша. – Здесь, в лагере, твоя жизнь в опасности, потому что мои солдаты ненавидят всякого, кто жалеет врагов!