– Брат Абульфеда, говори! – сказал после небольшого молчания тот, кто казался председателем.

Абульфеда, последний из круга, заговорил.

– Я обвиняю тебя, Мансур-эфенди, в цареубийстве! – сказал он. – Смерть Абдул-Азиса – твое дело. Да, трепещи, видя, что твое преступление не осталось в тайне! От наших глаз ничто не скрывается! А что происходит теперь? Что хочешь ты сделать с новым султаном, едва поднявшимся на ступени трона? Слушайте, братья, и ужасайтесь! Мансур желает устранить нового султана Мурада, и тот уже пьет отравленное питье, а затем в один из дней будет объявлено, что султан Мурад отстранен, потому что не способен управлять.

Абульфеда замолчал.

– Довольно, братья! – сказал председатель. – Ваши обвинения привели нас в ужас, и я, Хункиар, мулла Кониара, подтверждаю справедливость этих обвинений! Султан Мурад будет твоей последней жертвой, Мансур, жестокий деспот, злоупотреблявший своей властью!

– Остановись! – повелительно перебил его Мансур. – Я довольно слушал вас! Что значит эта полуночная комедия? Долой ваши золотые маски! Вы хотите судить меня? Меня, которого воля Аллаха сделала высшим лицом в государстве? Зная мое могущество, вы вообразили поэтому, что можете судить меня? Я хочу знать, кто вы такие, кому вы служите? Долой ваши маски, я хочу знать своих противников.

– Так узнай же их! – вскричал председатель. – Мое имя ты уже слышал!

– Это ложь! Ты не мулла Кониара – первое лицо церкви, потомок божественного пророка! – отвечал Мансур.

– Гляди! – сказал тогда председатель, срывая платок, закрывавший его лицо, и золотую повязку. При бледном свете луны Мансур увидел перед собою почтенного старца с длинной седой бородой.

– Да… ты мулла Кониара… – сказал Мансур глухим голосом. – Ты тот, кто первый имеет право на занимаемое мною место.

– А здесь, вокруг тебя, ты видишь могущественнейших мулл государства, не всех, но тех, которые, подобно мне, стремятся к общей высокой цели, – сказал старик. – Мы же все повинуемся воле мудрого и благородного потомка калифов Альманзора, которого ты считаешь мертвым, но он живет под именем Абунецы! В настоящее время он исполняет священный долг, употребляя все старании на далекой войне, чтобы уничтожить твое влияние!

Золотая Маска снова закрылась и заняла свое место в кругу.

Теперь Мансур знал, что находится в руках служителей церкви.

– Вы слышали обвинения против Мансура-эфенди, братья мои, – продолжал Хункиар. – Теперь надо произнести приговор!

– Как можете вы произносить приговор, – вскричал Мансур, – когда, по вашим словам, все люди братья и Аллах есть Бог любви?

– Ты презрел этот закон и не следовал ему! Не употребляй же его для своего оправдания, – сказал Хункиар. – Кто, как ты, взял себе в союзники преступление, тот в день суда напрасно будет взывать к божественной любви и прощению! Никогда ни один смертный не будет занимать то положение, какое имел ты в стране.

– Никогда! – повторили все, и Мансуру показалось, что он уже слышит свой смертный приговор.

– Ты же, – продолжал Хункиар, – трепещи божьего суда! На земле же твое владычество кончено, и я спрашиваю вас, братья, какой приговор заслужил этот человек.

– Он заслужил смерть от руки палача! – сказала первая Золотая Маска.

– Он заслужил смерть! – сказал следующий, и все присутствующие повторили то же самое.

– Ты слышал, Мансур-эфенди? – обратился к нему Хункиар. Твой приговор произнесен! Ты приговорен к смерти!

– Вы хотите исполнить надо мной этот приговор? – вскричал Мансур, дико оглядываясь вокруг. – Сместите меня, вы имеете право это сделать, потому что принадлежите к главам церкви, но смертного приговора вы не имеете права произносить, и во имя…

– Довольно! – повелительным голосом перебил его Хункиар. – Ты злоупотреблял своей властью, кровь требует крови! Наш приговор не подлежит обжалованию или отмене!

– Значит, вы не лучше меня! Произвол – ваше орудие! – вскричал Мансур. – Бойтесь наказания, мою кровь вам не удастся пролить безнаказанно! Меня уже должны разыскивать.

– Уведите приговоренного! – сказал Хункиар, и в то же мгновение лицо Мансура было снова закрыто…

В один из следующих вечеров около дома Сади-паши бродил старый нищенствующий дервиш.

Он узнал от одного из слуг, что Реция хотела покончить с собой, и казалось, это известие произвело на него сильное впечатление.

Лаццаро, которого никто не узнавал, страшно ненавидел Сади и поклялся убить его. Известие о его освобождении и опасное положение, в котором находилась Реция, еще более укрепили его решимость отомстить молодому паше. Уничтожить Мансура и предать его в руки Золотых Масок ему удалось. Теперь он хотел разделаться с Сади, а затем уже, для обеспечения своей безопасности, выдать Золотых Масок. Но он должен был спешить, так как знал страшное могущество и всеведение Золотых Масок.

Лаццаро уже составил свой план, и в случае его удачи он отомстил бы всем, кого он ненавидел.

Реция умирала – он должен был еще раз видеть ее! Все его отчаянные попытки овладеть дочерью Альманзора остались тщетными… Теперь она умирала… Сади, отнявший ее у него, также не будет более обладать ею! Эта мысль утешала Лаццаро и наполняла его душу дьявольской радостью.

Нищенствующий дервиш вошел в дом…

– Проведи меня к своему господину, – попросил он подошедшего слугу, – у меня есть к нему важное известие!

– Кто ты и чего тебе надобно от моего господина? – спросил слуга.

– Разве ты не видишь, кто я? – вскричал Лаццаро, нимало не смущаясь. – А что мне надо, это я скажу твоему господину, благородному Сади-паше. Отведи меня к нему, мое дело очень важно!

– Благородного паши нет дома, он поехал проводить на железную дорогу своего друга Зору-бея, который оставляет сегодня Стамбул.

– Благородного Зору-бея, так, так! – отвечал Лаццаро. – Мне говорили, что твоя госпожа больна, а я знаю средство спасти ее, для этого я и пришел сюда.

– Ты знаешь такое средство?

– Для этого я и пришел к твоему господину.

– Я думаю, что благородный паша скоро возвратится, – сказал слуга.

– Устрой так, чтобы я мог увидеть твою госпожу, а по возвращении паши мог дать ему необходимый совет.

– Я не могу ввести тебя к ней, дервиш!

– Но я должен видеть больную!

– И ты знаешь средство? В таком случае, ты можешь сейчас назвать его, дервиш.

Лаццаро покачал головой.

– Так нельзя, – сказал он, – я должен видеть больную!

Слуга задумался.

– Или ты должен подождать, пока возвратится благородный паша, или же я позову надсмотрщицу за гаремом, чтобы она переговорила с тобой.