За ребят я был искренне рад, хотя поначалу и не верилось, что у них что-то выйдет. В каком-то смысле я им даже немного завидовал. Самому мне было пока совсем не до амурных дел, да и кандидаток на горизонте не было.

Истомина была мимолётным приключением. Продолжать общение с ней ни к чему, да и чревато последствиями.

С Вяземской та же история, хотя тут, думаю, так просто дело не кончится. Лизавета явно положила на меня глаз, и мешает ей лишь постоянный контроль со стороны отца. В университет она вернулась, но теперь её везде сопровождают сразу трое телохранителей, следящих за каждым её шагом. Мы пару раз пересекались в парке, но не удавалось даже переговорить — ограничивались лишь мимолётными приветствиями на ходу. Хотя даже так дочка губернатора умудрялась так красноречиво стрелять глазками, что в жар бросало.

Впрочем, всё это даже к лучшему. Нет, барышня, безусловно, выдающаяся, недаром слывёт первой красавицей университета, а то и всего Томска. И, конечно, поразвлечься с ней я был бы не прочь. Но именно что поразвлечься. Глубоких чувств она у меня не вызывала, а здравый смысл говорил, что держаться от неё стоит подальше. По крайней мере, пока.

Одно дело, если бы я мог претендовать на роль её жениха. Стать зятем томского губернатора — это по местным меркам настоящий джек-пот. Но будем реалистами — скорее всего, для Лизаветы я не больше, чем очередное мимолётное увлечение. По слухам, она та ещё нимфоманка, и мой короткий опыт общения это только подтверждал.

Интересно, как это папаша-то её умудряется оставаться не в курсе её похождений? Или для нефов законы морали не писаны? Впрочем, может, телохранители-то к ней приставлены не только ради безопасности, но и для того, чтобы блюсти её честное имя…

В целом-то, и помимо Вяземской, в университете девчонок хватало, хоть и было их гораздо меньше, чем парней. При желании я мог бы давно с кем-нибудь закрутить роман. Парень-то видный, и к тому же после истории с албыс окутанный флёром героической загадочности. У меня вообще порой складывалось впечатление, что меня знает уже весь универ, и буквально каждая студентка, встретившись со мной взглядом, начинала робеть, краснеть, хлопать ресницами, а кто посмелее — так и открыто кокетничать.

Настоящий, молодой Богдан наверняка бы не устоял перед всеми этими соблазнами. Но мне, с высоты куда более богатого опыта, было как-то даже неловко размениваться на этих юных дурочек. Тем более, что нравы в этом мире были всё же более строгие, чем в моём, и местным девушкам нужно заботиться о своей репутации.

Была, впрочем, девушка, к которой я испытывал очень неоднозначные, но трепетные чувства. Это Рада. И тут я сам себя не узнавал — будто превратился в безусого юнца, робеющего от каждого взгляда. Умом-то я понимал, что Рада — вообще не мой вариант. Совсем юная, ещё подросток, хоть и скрывает в себе огромную магическую силу. Но я ничего не мог с собой поделать — каждый раз, когда видел её, в груди всё сжималось. Ловил каждый её взгляд, каждое слово.

Кажется, и она чувствовала что-то похожее. Обычно она была очень живая, весёлая, любознательная. Быстро сдружилась с Полиньяком и Варей, и вместе они могли болтать и смеяться целыми вечерами. Но вот наше с ней общение становилось всё более неловким. В моём присутствии Рада смущённо прятала взгляд и становилась молчалива. А уж если вдруг случайно оказывались наедине — вообще беда. Что из меня, что из неё каждое слово будто клещами приходилось тянуть.

Неужели я всё-таки втрескался в эту ведьмочку с льдисто-голубыми глазами? Вот ведь угораздило…

Задумавшись, я и не заметил, как Варя с Жаком догнали меня. Француз, подкравшись, ещё и закинул мне за шиворот целую пригоршню снега, так что взбодрился я мгновенно.

Из-за всех этих ребячеств мы едва не опоздали к началу занятий, хотя и вышли сильно заранее. Хотя, судя по тому, что творилось в Академическом саду, многие студенты тоже не прочь были отпраздновать появление первого настоящего снега. Дворники, вооружённые лопатами и скребками, еще толком не успели расчистить дорожки аллей, а на газонах уже высились наспех слепленные снежные бабы и были видны следы жарких баталий. Молодежь жадно ловила момент — снег был чистейший, отлично катался в снежки, да и сама погода была хоть и холодная, но ясная. Завтра всё это великолепие может уже превратиться обратно в хмурую серую кашу.

— Богдан, ну ты чего? — окликнул меня Полиньяк. — Опоздаем же!

Они с Варей обогнали меня уже на десяток шагов и остановились, чтобы подождать. Но я махнул им рукой, давая понять, чтобы шли без меня. Потому что внимание моё привлекла одна парочка на соседней аллее.

Они стояли чуть в стороне от дорожки, в одной из беседок, скрывавшихся в кустах, но их хорошо видно было сквозь голые ветви. В девушке я сразу узнал Катю Скворцову. Она, кажется, была чем-то расстроена, а может, и напугана — стояла, сгорбившись и нервно теребя уголок шали, накинутой поверх пальто. Собственно, это меня и насторожило. Особенно когда я хорошенько разглядел её спутника.

Тот был высок, строен, светловолос. Одет в эффектную приталенную шинель с золочеными позументами на груди и пышным меховым воротником, переходящим на плечи и делающим его фигуру еще более V-образной. На сгибе локтя он держал странный головной убор, напоминающий не то маску чумного доктора, не то мотоциклетный шлем с очками.

Парень молодой, но явно уже не студент, и держится очень уверенно и горделиво. Оно и понятно — вокруг него мерцает мощная нефилимская аура. Голубоватая, зыбкая, как пламя, завивающаяся причудливыми вихрями.

Феликс Аристархович Орлов, собственной персоной.

При виде него я испытал странную вспышку злости, которую с трудом подавил. Хотя, почему странную? Прямых улик у меня пока нет, но похоже, что именно этот человек стоит за смертью Аскольда Василевского, да и за многими другими проблемами, тянущимися за мной до сих пор. Например, если бы не он, то мне не пришлось бы сейчас расхлёбывать всю эту кашу со Стаей.

Однако лично-то мы с ним не знакомы. Этот враг достался мне из прошлой жизни — та, что не моя, а прежнего носителя этого тела. И, возможно, это не тот случай, когда стоит цепляться за наследство?

Но всё же — ничего не могу с собой поделать — молодой Орлов вызывал у меня стойкую неприязнь. Может просто потому, что в целом этакий напыщенный высокомерный