Теперь телеграммы, которыми обменивались Лондон, Париж, Вашингтон, Брюссель и Бонн, были дипломатически корректными, но малосодержательными. Лондон попросил Бонн о вмешательстве. Из Бонна после долгого молчания ответили, что просьба не по адресу, следует обращаться к руководству «угля и стали». Там пожали плечами: об этой сделке не шла речь в Мелемском соглашении, а следовательно, с их стороны не было никакого нарушения. В феврале канцлер Аденауэр обратился к Эйзенхауэру, Макмиллану и де Голлю с просьбой продлить «крайний срок» продажи отчужденного имущества Круппа на год, принимая во внимание его заслуги в экономическом возрождении Германии, хотя, как известно, «экономическое чудо» свершилось без его участия, поскольку он сидел в тюрьме. Союзники решили создать «смешанную комиссию» из немцев, американцев, англичан, французов, под председательством банкира Рейнхардта, президента «Швейцарского кредита». Примерно через год комиссия объявила, что Крупп получает отсрочку на 12 месяцев. Пресса не обратила внимания на это решение, и правильно: оно превратилось в своеобразный торжественный ритуал, который теперь повторялся ежегодно, пока был жив Крупп. (В 1967 году, после его ухода из жизни, концерн выступил с официальным заявлением, что Мелемское соглашение утратило силу, как пережиток эпохи оккупации. Вашингтон и Париж не возражали, а Лондон высказался в том смысле, что этот вопрос «заслуживает глубокого исследования».)

Понятно, что вся эта волокита тянулась только для того, чтобы время притупило воспоминания и успокоило страсти вокруг имени Круппа. Правда, к той зиме 1958/59 года, когда он сделал свой наглый шаг, возмущение уже поутихло. «Ньюсуик» писал просто, что после приобретения Бохумского синдиката «Крупп не только станет крупнейшим в Европе производителем стали, но и возвратит шахту «Константин Великий», позволяющую на 75 процентов обеспечивать углем его предприятия. Эта компания, где работают свыше 100 тысяч человек, вернет Круппу предвоенное состояние в 1,2 миллиарда долларов». По сути, Крупп увеличил более чем вдвое свои довоенные мощности. Заводы в Рейнхаузене были крупнейшим сталелитейным комплексом на континенте, а на предприятиях Бохумского синдиката можно было выплавлять чушки до 380 тонн – в семьдесят шесть раз громадней, чем тот слиток, которым Большой Крупп в 1855 году проломил пол на Парижской выставке и потряс воображение Европы.

Той же зимой Вольф Франк, переводчик на Нюрнбергском процессе, случайно встретился с Альфридом Круппом, катаясь на лыжах в Зальцбурге. Альфрид узнал его и спросил: «Как поживает генерал Тэйлор?» Франк ответил: «Хорошо, герр Крупп, хотя и не так хорошо, как вы». Крупп рассмеялся. Он ценил юмор, а эта шутка оказалась особенно удачной. Еще десять лет назад он не имел почти ничего, а теперь стал самым богатым человеком в Европе. 14 апреля 1960 года на встрече с юбилярами Альфрид объявил, что все его владения объединены в одну компанию.

* * *

В начале 1960-х годов, когда династия Круппов была на подъеме, в Германии вышла брошюра, в которой говорилось, что «в настоящее время личное состояние Круппа составляет не менее 4 миллиардов марок». То есть никак не меньше миллиарда долларов. И действительно, в то время Крупп «стоил» 1 миллиард 120 миллионов долларов – больше, чем накопил Рокфеллер в Америке с ее налоговыми льготами. Состояние Рокфеллера могло быть и больше, но, как верный баптист, он называл свое достояние «Божьим» и основывал университеты, лаборатории и общественные парки. Такую же концепцию филантропии он передал и сыну, так что Джон Рокфеллер-младший посвятил этому жизнь.

В рейхе традиции были иными. Круппы очень редко оказывали благодеяния кому-то за пределами фирмы. Фриц, конечно, порядком выложился на Капри, но то, что он давал острову, было просто взяткой. Густав никому, кроме фюрера, не давал ни пфеннига, а его сын пытался плутовать с ценными бумагами рейха. Следуя традициям, Альфрид неуклонно преумножал собственное достояние. К тому же у Круппа была собственность во всех концах мира. Индекс Доу Джонса его интересовал не меньше, чем американцев, а бюджет британского премьера Макмиллана – не меньше, чем англичан. Он оперировал суммами, превосходящими сделки Морганов и Дюпонов. После выхода из Ландсберга Крупп располагал 120 миллионами долларов наличными, а сейчас вошел в число пяти людей в мире, чьи богатства исчислялись десятизначными числами. Сам Альфрид не любил обсуждать свои доходы с посторонними и на расспросы обычно отвечал с усмешкой: «Люди вообще любят приписывать лишние нули». Бейц также говорил, что пресса все преувеличивает, и частенько повторял: «Мы – мелкие рыбешки».

Человек замкнутый и скрытный, Альфрид Крупп предпочел бы вообще не иметь дела с чужаками, но это исключалось. Он был собственником крупнейшей индустриальной империи и контролировал 120 промышленных городов. Американские бизнесмены считали его главным конкурентом. На одной из встреч с юбилярами он сам объявил: «Сегодня едва ли найдется страна в мире, куда бы мы не поставляли продукцию. Из каждых пяти человек один работает на зарубежные страны». Например, люди Круппа строили фабрики для Мао Цзэдуна или химические заводы в России – в Новокуйбышевске, Сталиногорске, Курске. Под руководством Круппа трудилось больше людей, чем воевало под командованием Веллингтона во время битвы при Ватерлоо, Наполеона III при Седане или Мольтке при Кенигграце. Только в Бразилии почти две тысячи человек производили сталь для концерна и именовались «новокрупповцами». Случалось, что в Африке и Азии местные жители, никогда не слыхавшие об Аденауэре, Эйзенхауэре, Макмиллане, знали о существовании Круппа. Так что едва ли была такая страна, где Крупп мог бы остаться незамеченным, во всяком случае для журналистов: уж они-то не проигнорируют человека, которого постоянно награждают зарубежными орденами или почетными званиями, а его замок посещают главы государств.

В эти годы процветания, когда глава концерна отличался завидным здоровьем, а его сын получал образование в лучших учебных заведениях Европы, сомнения в будущем фирмы казались бы совершенно нелепыми. Теперь, задним числом, этот период воспринимается как странное затишье между, скажем, пожаром и потопом. Уже одиннадцать поколений династии Круппов правили в Эссене, и были основания думать, что Альфрида станут вспоминать как величайшего из них, поскольку он добился целей, которые ставил перед собой еще его невероятно амбициозный прадед. Крупп был владыкой на Общем рынке, и в перспективе его империя обещала стать еще величественнее.

Будучи в Руре, Крупп дважды в день совещался с Бейцем: в десять утра, в конторе, и вечером, за выпивкой, дома. Помощник сообщал о проблемах, а владелец фирмы находил решения. Его манера не менялась: мягкий голос, обманчиво нерешительная интонация, чуть ли не безразличие. Но реплики выдавали подлинного Альфрида, обнаруживая его фантастическую эрудицию в обширной области знаний и деятельности, а кроме того, просто чутье и понимание партнера. Например, одно весьма типичное обсуждение началось с угля. Бейц сказал, что крупповские шахты дают примерно 21 тысячу тонн угля в день. По количеству этого достаточно, но постепенно растут расходы на добычу, а некоторым шахтам уже шестьдесят лет и работать там опасно. Крупп выслушал, кивнул и, достав карту, указал на нетронутые месторождения Рура, Нижнего Рейна и Голландии. Считая, что с рутиной на сегодня покончено, достал карту Испании. «Американцы, – сказал он, – добывают уран-235 здесь, здесь и вот здесь. Наш реактор в Юлихе не может вечно зависеть от Комиссии по атомной энергии. Фирме нужны собственные источники». Располагая аналитическими данными специалистов фирмы по полезным ископаемым Испании, Крупп предложил Бейцу послать изыскательские партии «сюда, сюда и вот сюда», потом он извлек карту Канады и посоветовал Бейцу купить часть акций стальной компании «Альгона» и заняться приобретением месторождений железной руды на плато в Лабрадоре. И с такой же легкостью, будто обсуждал покупку нового гоночного автомобиля, вдруг заявил Бейцу, что подумывает, не приобрести ли Французскую Ривьеру. «Всю?» – остолбенел Бейц. Альфрид сказал, что начать можно с Лазурного Берега. Ему стало известно, что цены на землю в тех краях сейчас значительно снизились, поэтому надо узнать поподробнее о возможностях скупки пляжей, отелей, парков – да всего целиком. Бейц сам рассказал мне об этом и добавил: «В общем, он показал себя во всей красе». Но он таким и был. Крупп еще сказал, что будущее безусловно – за высокими технологиями и специальными сортами стали для высокоточного машиностроения. И вечером Бейц сделал заявление для прессы: «Мы должны смотреть вперед и внедрять новые технологии. Мы должны производить высококачественную сталь, которая всегда в чем-то превосходит то, что есть у других. Тогда другие будут вынуждены покупать у нас».