– Ты в порядке, малыш? – раздался голос Карлы за деревьями. – Диспут вот-вот начнется, и я хочу занять нам места.

– Я в порядке! – крикнул я в ответ, хотя никакого порядка или даже сносного непорядка в себе не чувствовал. – Я в порядке.

– Остается две минуты! – крикнула она. – Нам нельзя это пропустить. Это организовано для нас, Шантарам.

Я понимал, почему Карла привела нас на гору к легендарному мудрецу. Она хотела излечить меня, спасти. Я разрушался внутри, и она это видела. Возможно, она и сама разрушалась. Подобно Карле и прочим бойцам, которых я знал, я смеялся и шутил по поводу того, что заставляло плакать людей, чьи сердца не были так изуродованы. Я научился переносить потери и смерти. Оглядываясь на прошлое, я вижу сплошное смертоубийство: почти все, кого я любил, мертвы. И единственный способ выдержать постоянную убыль того, что ты любишь, – всякий раз вбирать в себя маленькую частицу очередной холодной могилы.

Когда Карла ушла, я окинул взглядом путаницу листьев, в которой могут разобраться только деревья. Ненависть плетет сеть, обладающую силой притяжения, захватывающую отдельные крупицы внутренней неразберихи и свивающую их в спирали насилия. У меня тоже были причины ненавидеть плескунов, я не обладал иммунитетом против этой сети и мог бы отдаться ненависти, если бы захотел. Но здесь, в лесу на горе, я хотел очиститься не от ненависти, а от стыда за то, что не было мной остановлено, хотя не я создал это.

Иногда я не мог остановить что-то по той или иной причине или мог, но не остановил. Иногда я сам делался частью какого-то зла прежде, чем осознавал это.

И теперь, один в лесу, я простил то, что со мной делали. Каясь в собственных грехах, я простил их за то, что они делали, и надеялся только, что кто-нибудь где-нибудь простит меня. И ветер в буйной листве сказал мне: «Смирись. Один человек – это все люди, а все – это один. Смирись».

«Вера – это внутренняя честность, – сказал мне однажды священник-вероотступник. – Поэтому старайся внутренне расти, когда есть такая возможность». Верные последователи учителя-мистика Идриса собрались к вечеру на площадке, усыпанной белыми камешками, в надежде, что его беседа с другими мудрецами поможет им внутренне вырасти.

Некоторые слушатели не признавали его учения, это были сторонники прибывших в гости мудрецов, надеявшиеся, что Идрис, вызывающе смиренный мыслитель, будет сброшен со своего диссидентского пьедестала. Истинная вера, как и искренность, смело бросает вызов самой себе, в то время как робкие сердца противятся всякому отклонению от прямой линии.

Дидье, верный своим сибаритским привычкам, нашел сплетенный толстыми узлами веревочный гамак, подвешенный между деревьями, и схватился с этим аллигатором, пытаясь оседлать его, чтобы отсидеться во время диспута в тени.

Но Карла ему не позволила.

– Если пропустишь диспут, – сказала она, вытаскивая его из гамака, – я не смогу потом обсудить его с тобой, так что будь добр, не увиливай.

Она усадила всю нашу группу в одном месте, откуда мы могли видеть лица всех мудрецов, включая Идриса. Слушатели расположились на подушках, разложив их как можно ближе к пагоде, чтобы не упустить ни одного умозаключения и уловить даже интонацию говорящего. Ученики обменивались историями о легендарных мудрецах, вызвавших Идриса на поединок, и в воздухе витало, как призрак их репутации, нетерпеливое ожидание.

Святые мудрецы появились из самой большой пещеры, где они медитировали, готовясь к состязанию умов. Это были признанные гуру, имевшие своих последователей; самому младшему было тридцать пять лет, старшему что-то около семидесяти, он был почти такого же возраста, как Идрис.

Они носили просторные белые дхоти, окутывавшие фигуру, на шее висели цепочки плодов рудракши. Считалось, что эти бусины обладают важным духовным свойством отличать позитивные субстанции от негативных. Если поднести цепочку бусин к чистому веществу, они будут вращаться по часовой стрелке, а около негативного вещества – в обратном направлении, вот почему редко увидишь гуру без нитки отборных плодов.

Они носили также кольца и амулеты, позволявшие при составлении астрологических карт усилить влияние дружественных планет и уменьшить вред, причиненный враждебными сферами, которые находились очень далеко, но проявляли свою силу.

Ученики шепотом сообщили нам, что нельзя произносить имена знаменитых мудрецов, потому что из скромности они предпочитали задавать Идрису вопросы анонимно.

Наблюдая за тем, как они расходятся по своим местам, шагая по лепесткам роз, разбросанных учениками на их пути, и как рассаживаются на больших подушках, я придумал им имена для моего собственного употребления: Ворчун – самый молодой, Скептик – следующий, Честолюбец – третий, а самого старшего, который быстрее всех уселся на подушку и сразу потянулся за лаймовым соком и куском свежей папайи, я назвал Себе-на-уме.

– Сколько это продлится? – шепотом спросил Винсон.

– Слушай, Винсон, – проговорила сквозь плотно сжатые губы Карла, сдерживая досаду, – ты хочешь провести семь лет за изучением философии, теологии и космологии?

– Да нет, не очень, – пробормотал Винсон.

– А хочешь научиться говорить так, чтобы Ранвей подумала, будто ты семь лет изучал все это?

– Типа да.

– Тогда не возникай и слушай. Эти диспуты с Идрисом происходят не чаще раза в год, и я никогда еще не присутствовала на них. Это шанс разом ухватить всю суть его учения, и я не хочу пропустить ничего.

– Антракт будет? – спросил Дидье.

Идрис, встав на колени перед самым старшим мудрецом, получил его благословение, затем проделал то же самое перед тремя остальными и только после этого занял место на возвышении и приветствовал собравшихся.

– Давайте покурим, прежде чем начинать, – предложил он.

Ученики принесли в пагоду большой кальян и курительные трубки для всех мудрецов. Трубка на самом длинном шланге досталась Идрису, он и пробудил кальян к жизни.

– Ну вот, – сказал он, когда накурились все, включая Дидье, который, не желая отставать от святых людей, дымил косяком, – теперь задавайте свои вопросы.

Мудрецы посмотрели на Себе-на-уме, предоставляя ему право открыть военные действия. Пожилой гуру улыбнулся, набрал в грудь воздуха и, зайдя в философский поток по щиколотки, пустил по воде пробный семантический камень.

– Что есть Бог? – спросил он.

– Бог – идеальное воплощение всех позитивных свойств, – ответил Идрис.

– Только позитивных?

– Исключительно.

– Значит, Бог не может грешить и творить зло? – спросил Себе-на-уме.

– Разумеется, не может. Не хочешь ли ты сказать, что Он может совершить самоубийство или солгать простодушному?

Мудрецы стали совещаться – по вполне понятной причине. Во все века в священных книгах писалось, что боги могут убивать простых смертных. Некоторые из них обрекают человеческие души на вечные муки или даже сами мучают их. Представление Идриса о Боге, неспособном творить зло, противоречило многим авторитетным религиозным трактатам.