У нас создается внутренней блокадой то, что в Германии внешней, и, может быть, мы себя заморим успешнее, чем Германию». «У нас все умы остолбенели из-за [нехватки] дров, муки и сахару», — писала А.В. Тыркова из Петрограда в Москву М.О. Гершензону.

С октября 1915 г., согласно письмам в армию, половина городов России испытывала нужду в хлебе и других продуктах. С ноября цензоры отмечали «ужасающую дороговизну» и нехватку масла, молока, «жалобы и вопли» при «ликовании торгашей, наживающих на народном бедствии миллионы…» В конце 1915 г. в столицах появились пресловутые «хвосты». Дефицит обострился осенью 1916 г. В октябре в некоторых губерниях исчезли из свободной продажи ржаная мука, подсолнечное масло, свиное сало, мясо, сахар, мыло, ситец-китайка, кожа; в декабре были перебои с хлебом. Сотрудники жандармских управлений «не ручались за спокойствие в такой обстановке».

В целом цены на предметы первой необходимости выросли за годы войны в 3–7 раз. Особенно страдали служащие с фиксированной зарплатой. Местная администрация пыталась, как могла, разрешить проблему снабжения. С начала 1915 г. самоуправления стали закупать продовольствие для горожан, используя правительственные субсидии. Однако это лишь расширяло спектр «виновных». Дороговизна стала мощным фактором радикализации антиправительственных настроений, порождая все новые забастовки и продовольственные волнения.

С начала войны до конца 1914 г. произошло 170 стачек, в 1915 г. их было 1928, в 1916 г. — 2417, с начала 1917 г. до 22 февраля 1917 г. — 718 стачек различной интенсивности. В 1915 г. в сравнении с военным периодом 1914 г. их число возросло в 11 раз, а в 1916 г. по сравнению с 1915 г. — на 25,4%. Число стачечников (по неполным данным) составило с 19 июля по 31 декабря 1914 г. 86,7 тыс., в 1915 г. — 862 тыс., в 1916 г. — 1558,4 тыс. В январе-феврале 1917 г. бастовали 548,3 тыс. человек. В отличие от мирного времени стачки приобретали все более отчаянный характер — сказывалось влияние «феминизированной» среды.

Народ стал уставать от войны. В Москве в конце апреля 1915 г. на рынках говорили, что «…не пойдут на призыв, разграбят лавки и устроят забастовку». В ходе сентябрьских стачек протеста против действий властей полиция арестовала на заводе «Динамо» 200 рабочих, военнообязанные были отправлены на фронт, на заводе «Гном» мобилизовали 34 военнообязанных. Стачки перекинулись в провинцию: в Нижнем Новгороде бастовало 25 тыс. человек, забастовали также в Саратове, Царицыне и более мелких городах. Со временем социалисты прибегли к тактике затягивания забастовок с целью превращения их в экономические выступления. Однако политические выступления рабочих (в частности, в связи с роспуском Государственной думы) оказались слабыми.

Городское недовольство по-своему сказывалось на армии. В январе 1916 г. цензоры констатировали, что посланий с «угнетенным настроением», направленных в армию, стало втрое больше, чем писем с фронта. В сводке по Западному фронту (наиболее близкому к столице) подчеркивалось «подозрительное отношение к властям, якобы подкупленным немцами» и повинным в дороговизне. Заговорили о «немцах» во власти. «…Вся Россия охвачена дороговизной, которая отражается в дурную сторону на духе армии», — констатировали цензоры. В марте 1916 г. отмечалось, что «крайнее вздорожание продуктов первой необходимости есть явление повсеместное и, отражаясь в дурную сторону на душевном состоянии войск, в тылу рождает уже не недовольство, а иногда и раздражение». В мае 1916 г. в армию писали о продовольственных беспорядках, самосудах над торговцами, о бунтах в Красноярске, где «разбивают магазины жидов». В июне 1916 г. цензура выделяла сообщения о бунтах и забастовках в Ставропольской, Казанской, Симбирской губерниях, Терской области, Петрограде, Москве. В общем, рисовалась весьма возбуждающая картина.

После московского погрома требования удалить «немцев» с предприятий усилились. Недовольство стимулировалось страхами перед новыми напастями. В августе 1915 г. из Ярославского ГЖУ сообщали, что настроение рабочих приблизилось к грани, за которой возможен «переход к открытым выступлениям». Помимо всего, их раздражал «наплыв беженцев» — работодатели предпочитали менее требовательных мигрантов.

Со временем волнения не могли не приобрести антиправительственную окраску; однако степень влияния левых партий не стоит преувеличивать. Осенью 1915 г. цензоры отмечали интенсификацию информации о волне забастовок в Московском регионе с требованиями создания ответственного правительства. В армию сообщали, что волнения в Москве на почве дороговизны привели к десяткам убитых и раненых. Солдатам становилось известно о росте числа забастовщиков, об особой активности металлистов, сознающих уступчивость предпринимателей, опасавшихся срыва оборонных заказов. Крупные стачки произошли в Иваново-Вознесенске в августе 1915 г.; на заводе «Наваль» в Николаеве в январе 1916 г., в Горловско-Шербинском районе Донбасса в апреле-мае 1916 г., в Луганске в июле 1916 г.

Забастовки множились в провинции. Только из выполнявших оборонные заказы в Калужской губернии в 1916 — феврале 1917 г. 27 раз бастовали 16 заводов, а в Орловской губернии — 17 раз 10 заводов. В пролетарской среде наметился психологический перелом. Один рабочий признавался: «Заболел угаром патриотизма, но к 1915 г. стал выздоравливать».

Особенное беспокойство властей вызывала растущая активность работавших на оборону. В 1914 г. из 135 тыс. занятых на крупнейших заводах призвано было в армию почти 60%; производительность предприятий упала до 7–12% нормы. Рабочие соглашались на сверхурочную занятость, нуждаясь в дополнительном заработке. За 1915–1916 гг. годовая зарплата «оборонщиков» в среднем увеличилась с 594 до 912 руб. Однако на прочих предприятиях зарплата снизилась. При этом доходы рабочих поглощались (до 80% зарплаты) ростом цен. В апреле 1915 г. рабочие 16 частных фабрик объявили забастовку, продолжавшуюся 14 дней. Их требования были частично удовлетворены — рабочий день был сокращен с 11,5 часа до 11 и повышена зарплата.

В верхах было замечено, что пропаганда «на основе “патриотизма”» среди фабричных не прекращается. В Особом совещании по обороне были обеспокоены возможностью срыва заказов военного ведомства. Начальник Главного артиллерийского управления А.А. Маниковский 5 октября 1915 г. опасался, что дороговизна послужит источником волнений на Ижевских оборонных заводах. Действительно, в декабре 1915 г. здесь возникло недовольство в связи с дефицитом сахара и прочих продуктов; трезвенническое движение сменилось разгулом самогоноварения — более 2 тыс. запротоколированных случаев за 1916 г.

Неуклонная деморализация городской среды захватила пролетариат. В 1915 г. в Новониколаевске полицмейстер сообщал, что «дома терпимости превращены в какие-то притоны пьянства и разгула», а надзор за проституцией «находится в самом печальном положении». В Москве жаловались на разгул хулиганства, тайной продажи вина, взяточничества полиции, спекуляции.

От 70 до 80% забастовщиков в 1915 г. преследовали чисто экономические цели. Предпринимателям приходилось идти на уступки. По некоторым данным, в пользу рабочих закончилось в 1914 г. 9,2% забастовок, 1915 — 31,5%, 1916 — 26,8%. В ряде случаев рабочие выставляли качественно новые требования. Так, на заводе Международной кампании жатвенных машин в Люберцах наряду с прибавкой зарплаты, надбавками на дороговизну они настаивали на вежливом обращении, прекращении немотивированных увольнений, признании выборных от рабочих посредниками на случай переговоров. В Гусь-Хрустальном Владимирской губернии рабочие добились удаления директора ткацкой фабрики, запрещавшего женщинам делать перерывы для кормления детей грудью. Значительная часть пролетариев сохраняла патерналистские иллюзии. Так, весной 1916 г. забастовщики Брянского завода тешили себя надеждой: если продержаться подольше, завод перейдет в казну и заработки возрастут. Работу они возобновили лишь при угрозе лишения хлебных карточек и квартир.