Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что место в моем словаре плодам всех десяти с лишним тысяч сортов этой Malus domestica самое законное.
Язык
Огромной важности – и сложности – слово и понятие. Не позволю себе погружаться в глубины лингвистики, хотя это и очень интересно. А уж такие вещи, как структурная лингвистика, семиотика и близкие к ним пространства психоанализа и постмодернистской философии («мир – это текст» и пр.), сказочно захватывающи. В прямом смысле оттуда можно и не вернуться…
Я о вещах более простых, о некоторых фактах. Ну, например, таких.
На Земле насчитывается более 7 тысяч языков.
На 40 наиболее распространённых языках разговаривает примерно 2/3 населения Земли. По численности говорящих на родном языке в мире преобладают китайский, хинди, английский, испанский, арабский, португальский, русский. По распространенности международного использования на первом месте, конечно, английский.
А какой язык самый старый? Спекуляций на сей счет великое множество. Очень уж соблазнительно считать свой родной язык, язык своего народа, самым древним, от которого произошли другие языки: чувство национальной гордости автоматически становится чувством национального превосходства, из которого вытекают и все прочие неприятные вещи.
Вот что на сей счет пишут в словарях.
Древнейшие письменные памятники относятся к 4-му тысячелетию до нашей эры и созданы они на древнеегипетском (3400 год до н. э.) и шумерском (3200 г. до н. э.) языках. Оспаривают старшинство лишь так называемые тэртерийские таблички, найденные в Румынии, о которых я не раз уже упоминал. Нанесенные на них знаки датируют серединой 6-го тысячелетия до нашей эры. Впрочем, и эта датировка и признание знаков письменностью не всеми признаются. Упомяну еще два очень древних языка: аккадский и эблаитский (3-е тысячелетие до н. э.). Распространены, но ошибочны представления об исключительной древности китайского языка: древнейшие письменные документы на китайском относят к XIV–XI векам до н. э., то есть ко 2-му тысячелетию, когда существовало уже множество разных языков и письменностей. То же самое можно сказать и о древнееврейском – иврите: евреи лишь в I тысячелетии до н. э. (960–585) начинали использовать древнееврейское письмо, созданное на основе финикийского, которое широко использовалось на Ближнем Востоке в конце 2-го тысячелетия до н. э.
В категории «самая длинная и непрерывная история» – это история греческого языка. Самые ранние тексты относятся к XIV–XIII векам до новой эры, так называемому крито-микенскому периоду. Так что длиннее этой документированной истории (3,5 тыс. лет) нет ни у одного из языков.
Но письменные памятники – это одно, а живой язык – другое. Ясно, что люди общались друг с другом за многие и многие тысячелетия – десятки тысячелетий – до изобретения ими письменностей. Так что, когда горят о древности языка, имеют в виду язык письменный. Возраст устной речи таков же, каков и возраст самого племени, возраст самих перволюдей. А если вспомнить, что язык общения есть вообще почти у всех живых существ, то можно утверждать, что языки существуют столько же, сколько сама жизнь: белковые молекулы тоже обменивались сигналами, формируя первичные структуры.
А теперь о вещах более сложных…
Одна – не очень сложная, но важная, хотя об этом не всегда вспоминают. Я имею в виду проблему, обозначенную гениальной строкой Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь». В этой мысли отражено то, что есть как бы два языка: один для нашего общения с внешним миром: его описание и средство общения друг с другом; другой – для общения с самим собой, со своим внутренним миром. В своем предельном воплощении для общения с самим собой не нужны слова. Это глубоко познано и описано в буддизме, в практиках медитаций. Отмечается различие между личностью и сущностью. Наша сущность безмолвна, это – чистое сознание. Наша личность – это то, что мы приобретаем в течение жизни, это то, чем заполнен наш ум, интеллект, это то, для чего нужны слова, понятия и прочее. Разуму (разум – это не ум), чистому сознанию слова не нужны, он постигает сущность, погружаясь в медитативное состояние «не-ума».
Вторая из проблем лежит как раз полностью во внешнем мире, в суете и лихорадке работы ума, противоречий личности с самой собой и с другими личностями. Противоречия эти проявляются с помощью языка, причем язык здесь с уровня «инструмента общения» переходит на уровень высшей, сакральной ценности.
Вот что я понял из собственного жизненного опыта, в котором пришлось переживать такое явление, как преследование по языковым признакам и т. п. Речь идет о процессах, сопровождавших распад СССР, когда во всех республика ССР одним из основных политических лозунгов и инструментов стала борьба с русским языком и «защита» языков национальных. (См. также Русские.)
Инструмент оказался эффективным. Деструктивным, наносящим вред и т. д., но – эффективным. Стало очевидным, что взаимосвязь этноса с его языком носит не просто устойчивый характер, что она сильна и в большинстве случаев служит основным этническим идентификатором (а вовсе не кровь). Более того, эту взаимосвязь легко сакрализовать и сделать уже не только политическим, но и религиозным орудием. Превращение в политико-религиозный инструмент, в оружие предполагает и формирование представлений о «врагах», врагах языка (а стало быть, и нации, государства и т. д.). Все это мы видим во всех республиках, этот кошмар сломал и продолжает сокрушать судьбы миллионов ни в чем не повинных русскоязычных людей.
На фоне этого разрушительного процесса я наблюдаю примечательное явление особой устойчивости в этих языковых войнах и цунами. Эту устойчивость продемонстрировали некоторые евреи, оказавшиеся в роли русскоязычных в бывших союзных республиках. Большинство евреев в СССР были не просто русскоязычными, но и в полном смысле людьми русской культуры. Поэтому языковые ущемления русскоязычных в национальных республиках их коснулись точно так же, как и всех остальных. Но реакция на это воздействие, по моим наблюдениям, была куда более спокойная. И не потому только, что многие собирались из всех этих Украин-Молдавий уезжать на Дальний Запад или Ближний Восток, но и по другой причине, которая мне кажется очень важной. Причина в том, что язык – неважно какой, русский, английский и пр., – ими воспринимается как жизненный навык, как инструмент и ресурс выживания. Если меняются обстоятельства, то надо просто выучить новый язык – и все! И никакой сакральности в себе эти языки не содержат! Поэтому не возникает и никакого унижения, чувства несправедливости и всего прочего, что так мучает русских. Изменились обстоятельства – меняем и способ жить: вот принцип, обеспечивающий
