Амманн утверждал, что Эдит смогла приплыть в Швейцарию только потому, что Юнг эффективно успокаивал ее, погружая в гипнотический транс. В излечении фобии к путешествиям шофер играл важнейшую роль. Юнг рекомендовал Эдит садиться на поезд и ехать так далеко, как только она сможет; но иногда она в ужасе выскакивала из поезда еще до отправления. Если ей все же удавалось сдержать панику и остаться, Амманн ехал впереди на роллс-ройсе и встречал ее на следующей станции; если она понимала, что может ехать дальше, она махала из окна поезда, и он спешил на следующую станцию. Иногда эти изнурительные упражнения длились по три часа, выматывая и Эдит, и Амманна. Юнг, судя по всему, считал, что Эдит нужно справляться и с ее высокомерием, так как поручил ей становиться на колени в своем роскошном номере в отеле и драить полы. Кроме того, как некоторые грешники, подвергающие себя самобичеванию, она ходила без шляпы под дождем, а Амманн ехал рядом с ней в машине.

Если Рокфеллер надеялся, что Гарольд спасет Эдит от этой жизни, он вскоре был разочарован, так как его зять сам втянулся в омут цюрихской группы с ее почти религиозным пылом. Гарольд вернулся в Швейцарию в сентябре 1914 года и был так восхищен Юнгом, что решил остаться, и ушел с поста казначея «Интернэшнл харвестер», уступив контроль брату Сирусу и оставшись только членом правления. Он знал, что неожиданная перемена требует некоторых объяснений. «Я стараюсь научиться думать, так как во мне всегда преобладали «чувства» – с Эдит все как раз наоборот», – рассказывал он Рокфеллеру30. Так как Гарольд рос с умственно нездоровыми и братом, и сестрой, он быстро замечал любое отклонение в поведении своих детей, особенно импульсивной двенадцатилетней Мюриел, летом начавшей курс анализа у Юнга. На следующий год Эдит объявила сыну: «Фоулер, вопрос аналитической психологии очень важен». – И тот тоже примкнул к анализу у соратника Юнга31.

К октябрю 1914 года Эдит закончила непосредственно курс анализа у Юнга и приступила к дополнительным занятиям. Гарольд рассказывал уже начавшему беспокоиться тестю: «Она изучает астрономию, биологию и историю и музыку. Она уже не встречается с д-ром Юнгом»32. Сколь бы ни был терпелив Рокфеллер, терпение начало испаряться в начале 1915 года, когда Эдит не смогла присутствовать на свадьбе Сируса, брата Гарольда, в феврале и не приехала на похороны Сетти в марте – несмотря на разговоры Гарольда о ее прогрессе. Рокфеллер начал ворчать, что Эдит и Гарольд «пируют» в Швейцарии, вынуждая Гарольда к длительной самообороне: «Это не обитель утех, – объяснял он Рокфеллеру, – а место, где ищущие обращаются только к себе, и именно с этим намерением я вновь отложил отплытие, и Эдит все еще не готова уехать»33. К этому моменту и Гарольд считал Юнга своим учителем, сопровождал его в горных прогулках и идеализировал, называя «почти столь же совершенным в моем представлении, каким может быть человек»34. Звучит очень похоже, если смотреть сквозь розовые очки, учитывая, что Юнг добился с Эдит лишь незначительного успеха. В письме к матери Гарольд признавал, что Эдит остается жертвой агорафобии и уже почти год не покидала территорию отеля и не может путешествовать на поезде дольше двадцати минут – это едва ли можно считать хвалебным отзывом о методе Юнга.

Работая с Юнгом, Эдит пыталась искоренить холодные контролирующие черты, усвоенные от отца, и это осложняло ее отношения с Рокфеллером. Юнг классифицировал Гарольда, как слишком экстравертированного, а Эдит, как и ее отца, слишком интровертированной. Гарольд написал Рокфеллеру: «В Эдит, отец, я вижу почти двойника вашей личности. Я думаю, что она больше похожа на вас, чем другие ваши дети, учитывая все черты… В ней есть ваша целеустремленность и упорство без малейшего убавления»35. Именно по этой причине Эдит знала маленькие приемы, с помощью которых отец хитроумно ограждал себя от других людей. После смерти Сетти она написала отцу: «В твоем сердце есть тепло и любовь, когда мы пройдем через все внешние преграды, которые ты выставил, ограждая себя – самого себя – от мира»36. Она повторила этот лейтмотив в другом письме. «Надеюсь, когда-нибудь ты позволишь мне подойти к тебе поближе… чтобы твое сердце чувствовало простую человеческую теплоту»37.

Такая прямолинейность, вероятно, заставляла Рокфеллера поеживаться. Человеческая психика была для него зловонной топью, которую он не заботился исследовать, и всю жизнь скрывал свои мотивы и эмоции. Внутри собственной семьи он был практически огражден от критики, Эдит стала первой из детей, кто затронул, хоть и очень осторожно, табуированные темы. О его любви как отца говорило то, что, несмотря на свое полное непонимание, он попытался отвечать Эдит с терпеливой симпатией: «Не могу вообразить, чего бы мне хотелось больше, чем постоянно притягиваться ближе и ближе друг к другу, до конца, когда мы сумеем стать поддержкой и друг другу, и родным, и близким нам»38. Он был слишком умен, чтобы пытаться напрямую обвинять Эдит в ее столь долгом пребывания за океаном, и просто писал, как сильно он скучает по ней и понимает, что ее отсутствие должно быть к лучшему.

В 1915 году Юнг рекомендовал своим последователям почитать Фридриха Ницше, особенно «Волю к власти», и Эдит, и Гарольд отправили экземпляр Рокфеллеру для самоосмысления. «Книга цитирует теорию, – возбужденно объяснял Гарольд, – которую вы воплощаете на практике»39. Можно только догадываться о недоумении Рокфеллера, листающего эти страницы. «Я уверен, книга очень интересна, хотя, возможно, она значительно превосходит мои способности, – ответил Рокфеллер. – Я придерживаюсь простой философии и почти примитивных жизненных идей»40. В более позднем письме к Рокфеллеру – совершенно забыв о предыдущем – Гарольд объяснял, что Ницше пытался показать, как некоторым людям необходимо навязать свою волю. Но при всех попытках просвещения отца, Гарольд и Эдит так ничего и не добились, Рокфеллеру с собой было вполне удобно, и он очень неплохо жил в собственной сдержанности.

Эдит все больше видела в юнгианской психологии не только терапевтический метод, но и мистический путь. «Тебя на твоем пути направляют твоя философия и твоя религия, – написала она Рокфеллеру, эти слова, вероятно, показались ему кощунством. – Меня на моем пути направляют моя философия и моя религия»41. Эдит хотела с помощью состояния Рокфеллера обратить в свою веру Юнга, и злилась, что отец понизил ее и Алту до подчиненного положения и предпочел Младшего. С протофеминистским духом она сопротивлялась вопиющему неравенству в обращении с сыном и с дочерями. В сентябре 1915 года она сообщила Рокфеллеру о своем желании помогать ему с благотворительностью. «Это прекрасная и объемлющая работа, и Джон имеет привилегии, каких не было у Алты и у меня. Я надеюсь, что, как женщины, мы серьезно настроены и искренне и глубоко заинтересованы в человечестве»42. Когда и это не дало результата, в январе 1916 года Эдит усилила давление: «Как женщине сорока трех лет, мне бы хотелось иметь больше денег, чтобы оказывать помощь… Я достойна большего доверия с твоей стороны»43. Нельзя сказать, чтобы Рокфеллер наказывал дочь – он ежемесячно отправлял ей две с половиной тысячи долларов и уже дал ей и Гарольду более двух миллионов долларов в подарках, – но его фаворитизм по отношению к сыну был очевиден.