— Хорошо. Ты не зажравшийся… иностранец. Доволен?

— И для твоей мамы, и для моей расставание с отцом было самой большой трагедией в их жизни…

— Это точно.

— Но моя мама рассталась с Игорем Волковым за три года до моего появления на свет.

Игорь задумался. Вестгейт ждал реакции. Боковым зрением Игорь заметил, что у холеного красавца отчетливо дрожат руки. И не сдержался.

— Даже слоны так долго не носят, — заявил он.

— Я тебя сейчас ударю, — прошипел Вестгейт.

— Напугал! — пробормотал Игорь, не оборачиваясь. Его так и подмывало взять и двинуть заносчивому братцу локтем в нос.

— Не провоцируй меня, пожалуйста!

— На себя посмотри…

Вестгейт судорожно втянул в себя воздух.

— Больше тридцати лет, — сказал он неожиданно ровным голосом. — Больше тридцати лет он делал вид, что меня нет на свете. Я всегда хотел знать — почему? И впервые у меня появилась возможность задать ему этот вопрос. И я этот шанс использую, понял? Во что бы то ни стало.

Игорь неопределенно шевельнул плечом.

— И ты мне не помешаешь это сделать, — сказал Вестгейт жестко.

Игорь недоверчиво на него покосился.

— Пора к психиатру, — вздохнул он. — С чего ты взял, что я буду мешать?

Вестгейт замялся.

— Ты же меня презираешь, — выдавил он наконец со страдальческой гримасой на лице. — Ты, может, сам этого не чувствуешь… Но я вижу. Ты совершенно за собой не следишь. И я вижу! Я ведь тебе отвратителен! Тебя коробит от того, что я нездешний, тебя раздражают мои манеры, то, как я говорю, даже то, как я одет…

Игорь стряхнул за окно пепел и звонко клацнул зубами.

— Ты много о себе думаешь, — сказал он зло. — Я на тебя плевать хотел, ясно? И вообще… Сколько лет тогда прошло, ты сказал? Между тем, как они расстались и как ты родился? — Игорь вдруг повернулся и, хищно сдавив зубами сигаретный фильтр, внимательно посмотрел на Вестгейта.

— Три года.

— А кто тебе сказал, собственно, ты, чмо заморское, что мы с тобой родственники? Ты, мудозвон нерусский!

Вестгейт сидел к Игорю вполоборота, и ему было не очень удобно бить правой, но он это сделал. В результате он расшиб костяшки о деревянную накладку на руле и пропустил одновременно два удара — напряженными пальцами по яйцам и головой в переносицу. После чего оказать сопротивления уже не смог, от мощного пинка вылетел наружу и улегся на грязном тротуаре. Сам того не желая, он нашел удачный выход из щекотливого положения. Если бы Вестгейт каким-то чудом задержался в машине, у Волка появился бы реальный шанс стать в этот день наполовину менее отцом.

Игорь по инерции выскочил на улицу, походя вытащив из салона внушительный кусок арматурного прута. Железяка была в своем роде исторической реликвией. С этой арматуриной молодой Волков стоял у двадцать второго подъезда московского «Белого дома», защищая президента Ельцина во время «августовского путча» 1991 года. Впрочем, таких подробностей Игорь не знал. Он просто нашел этот прут в оставшейся от отца развалюхе на колесах и, сочтя его предметом в быту полезным, всегда перекладывал из старого авто в новое.

Утробно рыча, Игорь подскочил к скрючившемуся на асфальте Вестгейту и застыл над ним в позе бейсболиста. Вестгейт тихо постанывал и не шевелился. Одну руку он зажал между ног, второй держался за лицо. Несколько секунд Игорь, слегка раскачиваясь на напряженных ногах, стоял над телом поверженного брата, а потом ему полегчало. Он опустил свою железяку, сделал пару неверных шагов назад, ухватился за открытую дверь, рухнул на правое сиденье и уронил прут на асфальт. Игоря била крупная дрожь, во рту пересохло, глаза застилал туман.

— Нельзя меня бить! — рявкнул он. — Нельзя-я-я!!!

Вестгейт в ответ что-то промычал.

Трясущимися руками Игорь достал сигареты. После долгой неравной борьбы зажигалка уступила, и он смог прикурить. Саднило левую руку, которой он блокировал удар Вестгейта, — браслетом часов ободрало кожу.

Редкие прохожие старались побыстрее миновать лежащего на тротуаре молодого человека в дорогом костюме.

Сделав несколько глубоких затяжек, Игорь перебрался на левое сиденье и отвернулся. Потом включил музыку. Его все еще трясло.

— Меня нельзя бить, — повторил он. — Ни-ког-да. Ни-за-что. Ни-про-что. Нельзя.

Справа зашуршало — Вестгейт пытался встать на четвереньки.

— Ты… ты мне лицо разбил… — простонал он.

Игорь коротко глянул на Вестгейта.

— Крови не вижу, — отрезал он.

— Ты… ты… — не унимался Вестгейт.

— Да, я скотина, — сказал Игорь. — Но ты первый начал.

Вестгейт с трудом выпрямился и заковылял прочь.

— Куда?! - крикнул Игорь. — Ты, напарник хренов! Стоять!

Реакции не последовало. Игорь взревел и пулей вылетел из машины. В три прыжка он нагнал Вестгейта, ухватил поперек туловища, отволок назад и воткнул на сиденье. Захлопнул дверь и, не забыв подобрать заветную арматурину, вернулся на свое место. Ему стало жарко. Вестгейт был немного выше него и гораздо тяжелее. На честный английский бокс с ним Игорь никогда бы не согласился.

— Больно? — спросил он брезгливо.

Вестгейт отнял руку от лица, бесцеремонно повернул к себе зеркало и, строя жуткие гримасы, обследовал повреждения.

— Теперь распухнет, — пожаловался он. — Ты, рейнджер, тебе что, не сказали, что я дипломат?

— И чего? — Игорь развернул зеркало обратно и принялся восстанавливать сбитую настройку. Он уже не злился, ему просто было рядом с Вестгейтом как-то противновато.

— Чего, чего! Нельзя мне с разбитой мордой, вот чего!

— А чем ты думал, мать твою, когда на меня замахнулся? Тебе, значит, с разбитой мордой нельзя, а мне можно, да?

— Я не знаю, — буркнул Вестгейт, ощупывая переносицу. — Я не знаю, что на меня нашло…

— Сказать? — предложил Игорь мстительно.

Вестгейт посмотрел на него с подозрением. Левую руку он по-прежнему держал между ног. Игорь ткнул его туда не опасно, но весьма чувствительно.

— Тебя заело, что ты ублюдок, — заявил Игорь, воинственно оттопырив челюсть.

— То есть? — не понял Вестгейт.

— Забыл русский? Хорошо. Проясним. Ты fuckin bloody bastard.

— Я оценил произношение, — осторожно сказал Вестгейт, — но опять не понял.

— Значит, слишком много слов. Хватит одного. Бастард.