Над ним кружитесь тучей темной,

И повторяйте: «Вероломный!

Ты, видно, нас не разглядел!»[20]

Мадемуазель Жерсанда не раз читала своим мелодичным голосом стихотворения этого великого писателя и поэта, яростного противника Наполеона III. Из-за своей ненависти к императору Виктор Гюго был вынужден провести в изгнании на острове Джерси долгие двадцать лет. После разгрома французских войск под Седаном[21]в сентябре 1870 года Гюго вернулся во Францию. Парижане устроили ему триумфальный прием. От мадемуазель Жерсанды Анжелина узнала, что коронационная мантия Наполеона Бонапарта была сшита из красного бархата и украшена золотой вышивкой в виде пчел. Это насекомое встречалось на украшениях, принадлежащих Меровингам[22], и император сделал его, наряду с орлом, своим символом.

— Мой отец обрадуется, узнав, что Наполеон проезжал через долину Масса, — сказала молодая женщина. — Брат его прадеда воевал в России.

— Мой муж был в Седане, служил в пехоте. Я так горячо молилась, чтобы он вернулся живым! Доедайте рагу.

— О, конечно! Оно такое вкусное!

Анжелина буквально заставила себя есть. Она часто посматривала в сторону корзины, надеясь, что сын не проснется до ее отъезда. «Какое это наслаждение, прижимать его к груди! Он улыбался мне… Как бы я хотела увезти его, оставить у себя! Но у меня нет молока. Ему лучше жить у кормилицы. Один месяц сменится другим, но ничего не изменится. Я не могу его воспитывать. Мне надо привыкнуть к тому, что он далеко от меня. Я не должна привязываться к нему».

Анжелина резко встала, осознав всю безвыходность своего положения.

— Благодарю вас, мадам, — искренне сказала она. — Но мне надо возвращаться в Сен-Лизье. Дорога занимает три часа. А я к тому же привязала свою ослицу к ограде кладбища.

— Вам надо было раньше об этом сказать. Мы поставили бы ее в сарай за домом. Смотрите, какой снег. Мой дед говаривал: «Если падают крупные хлопья, жди других».

Погруженная в печальные мысли о ребенке, Анжелина за все это время ни разу не посмотрела в окно. С неба падали крупные хлопья.

— Боже мой! Мне надо торопиться! — воскликнула Анжелина.

Надев пелерину, она подошла к спящему ребенку. «До свидания, мой маленький ангел, я скоро опять приеду. Но настанет день, когда твоя мама больше не расстанется с тобой!»

Анжелина выбежала на улицу. Земля была покрыта свежевыпавшим снегом. Молодая женщина осторожно пошла к площади, которую окружали дома буржуа. Среди жителей Масса были именитые граждане, нотариусы, адвокаты и суконщики. Толпа, суетившаяся у прилавков, заметно поредела; бродячие торговцы складывали свой товар в корзины. Скота, пригнанного на продажу, стало меньше. Повсюду валялись кучи коровьего и лошадиного навоза, грязная солома. Какой-то мужчина гнал своих свиней, подталкивая их палкой. Анжелина увидела, как бродячий артист, выступавший с медведем, пошел в сторону перевала Пор вместе со зверем на цепи. Она тут же вспомнила скрипача со смуглым лицом и длинными черными волосами: наверняка он был цыганом.

«А я думала, что они вместе!» — удивилась Анжелина.

Мгновенно позабыв об этом, она принялась с любопытством разглядывать необычный фронтон церкви в форме пикового туза, примыкавший к шестиугольной колокольне из светлого песчаника. Над массивными воротами возвышалась красивая статуя Пресвятой Девы.

Не обращая внимания на припозднившихся зевак у соседней таверны, Анжелина пошла по улочке, которая вела к кладбищу. И тут она испытала настоящее потрясение: ослица исчезла.

— Нет, нет! Только не это! — расплакалась Анжелина. — Наверное, Мина отвязалась.

Но обрывок узды, висевший на решетке, был аккуратно перерезан ножом — Мину явно украли. Не веря собственным глазам, Анжелина, повернувшись, воскликнула:

— Это невозможно! Кто это сделал? Зачем?

В отчаянии она стала оглядываться по сторонам, потом посмотрела на землю, но не увидела следов копыт.

— Значит, Мину украли, едва я ушла, — вполголоса произнесла Анжелина. — Боже мой, что я скажу папе?

Это была катастрофа. Растерянная, обезумевшая Анжелина кинулась на улицу Претр, которая вела в Сен-Жирон. Там она побежала на площадь Пуш, любимое место гуляний жителей Масса, обсаженное высокими платанами. К кольям были привязаны лошади и несколько коров. Но Мины нигде не было.

— Спаситель бросил меня, а я потеряла ослицу, — заливаясь слезами, причитала Анжелина.

Сама не зная как, она очутилась на улице Монтань, перед домом с номером одиннадцать. За окном с закопченными от дыма стеклами громко плакал ребенок. В следующий миг появилась Эвлалия.

— Что такое? Что происходит, мадемуазель? — спросила кормилица. — Ну и вид у вас!

— У меня украли ослицу. Я всюду искала ее: и на соседних улицах, и на площади.

— Входите, что стоять под снегом, — предложила сжалившаяся над Анжелиной Эвлалия. — А чего тут удивляться, если появился бродячий цыган! Я полагаю, что ваше животное уже трусит по высокогорной тропинке в сторону Испании. Граница-то совсем рядом.

Анжелина вновь увидела сына, плакавшего от голода. Берта Фабр качала его, держа на руках, но малыш не успокаивался.

— Дайте мне его, свекровушка, — сказала кормилица. — Бедная мадемуазель Лубе лишилась своей ослицы. Теперь придется ждать дилижанса. Он отправляется в четыре часа. Кучер меняет лошадей на станции Лакур, а затем, миновав мост Сен-Лизье, едет в Гажан. Возможно, вы на мели…

— Что значит «на мели»? — удивилась Анжелина. — Вы говорите о деньгах? Я смогу заплатить за проезд, хотя это и неразумно. Я приехала на ослице, чтобы не тратить лишних денег.

На пороге низкой двери появился Проспер Фабр с бутылкой вина в руке.

— Я все слышал. У вас украли животное? — воскликнул он. — Едва я увидел скрипача, то сразу предупредил Эвлалию. Он всех очаровывает своей дьявольской музыкой. А тем временем его сообщник грабит честной народ. Мадемуазель, надо ехать к жандармам. Их казарма находится в Лирба.

Внезапно все трое перестали испытывать к Анжелине неприязнь, больше не сердились на нее. Она стала жертвой, и они хотели ей помочь.

— Вы можете заночевать у меня, — предложила Берта.

— Или в Бьере, у моей матери, — поддакнула кормилица.

Анжелина покачала головой. Она стояла на пороге, капюшон, усыпанный снегом, скрывал волосы, и было видно только ее тонкое лицо редкой красоты. Фиолетовые глаза, полные едва сдерживаемых слез, сверкали. Она неотрывно смотрела на малыша, который сосал грудь.