Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Ник отворачивается и тянет меня за плечо.
– Пошли, Психе.
– Но, я…
– Пошли. Не обращай внимания, – мне даже нечего на это ответить.
Сестра летит за нами и шепчет:
– Ты же хотела её убить? Как меня.
– Заткнись, – шепчу я в ответ.
Мы хлопаем дверью на улицу так, что дрожит всё отделение, но Марго всё равно идёт за нами.
Жарко. Мы бежим уже третий или четвёртый круг: Ник впереди, я за ним. Сестра лениво прогуливается вдоль ограды, Марго стоит в лабиринте, я часто наталкиваюсь на неё взглядом, белое пятно халата на зелёном фоне.
Почему именно сейчас? Только выпустили Эду, увезли Кита, и я хотела попытаться успокоиться и пожить нормально. Даже ненормальные хотят жить нормально!
Я не замечаю, что Ник остановился перевести дыхание. Ему приходится догонять меня, хватать за плечо.
– Психе!..
Марго шелестит ветками кустов, и мы снова срываемся с места. Ритм ускоряется слишком резко, я давлюсь воздухом, лёгкие начинают гореть.
С пробежки я обычно возвращаюсь в хорошем настроении. Обычно. Не сегодня.
Марго идёт за нами, не выпуская из рук блокнота. Я спиной чувствую её взгляд.
– Не обращай внимания, – говорит сестра. – Она специально. Просто не обращай внимания.
Не так уж и просто.
Мне нужно смыть пот. В душевую я иду мимо палаты Эды и замечаю, что дверь, обычно распахнутая, закрыта. Она снова не в себе, думаю я. Снова захвачена галлюцинациями и очень далеко от нас.
Не беспокоясь о том, что подумает Марго, я прижимаюсь ухом к двери. Изнутри доносится голос Хризы. Слов не разобрать, но это точно она.
Слишком много вопросов для одного утра, но: что она там делает?
– Что там? Подслушивать, кстати, плохо, – Марго хватается за ручку, но открыть дверь не успевает.
В коридоре появляется ещё одно действующее лицо.
– Туда нельзя.
Птичник сегодня в чёрном – рубашка, джинсы – выглядит ещё мрачнее, чем обычно. Он прячет руки в карманах халата и холодно смотрит на Марго.
– Хриза разговаривает с пациентом.
– Но я ведь могу послушать? – возмущённо отвечает она.
Сестра толкает меня в плечо. И я ухожу. В спину бьют отзвуки зарождающегося конфликта: визги Марго и ледяные ответы Яна. Но я не слушаю.
Мне нужно понять, чего Хриза хочет от Эды. И постараться не думать о том, что недавно наш врач выгнала Кита из отделения.
Сатурн
Там, где меня держат сейчас, мало воздуха. На окнах решётки, двери заперты и тесные мягкие стены. Я задыхаюсь, пытаясь добраться до двери, но в этом нет смысла, она заперта, я же говорил.
Помню их, лица, мелькающие вокруг, руки, тянущие меня из палаты. Пока мне давали таблетки, я мог их терпеть. Временами мне нравилось находиться рядом с некоторыми, и я думал, что это настоящее, правильное, что таким мне и нужно быть. Потом я начал выбрасывать таблетки и увидел правду. Я ошибался. Ненавижу их. Ненавижу!
Я могу говорить. У меня работают голосовые связки, лёгкие, и что там ещё нужно, чтобы разговаривать. Могу, но не хочу. Разговаривать можно только с кем-то ещё, значит, придётся контактировать. Я не хочу ни с кем контактировать. Ни с кем. Совсем.
Но я помню, что когда-то хотел.
Хриза скалила зубы, давая мне таблетки. Не знаю, что в этих таблетках было, но после них я не злился, если Психе трогала мои волосы. Или если Эда предлагала порисовать вместе, хотя графика у неё намного слабее моей. Говорить всё равно не хотелось, и сидеть в своей палате я любил больше, чем с ними. Но когда я выходил, не хотел никого уничтожить.
Психе была даже немного милой. Пыталась улыбаться, таскала для меня сладости. Её тайник я нашёл в палате Принца, когда хотел порисовать, сидя на подоконнике. Забавно, но это был её нож. Тот самый, которым я чуть не перерезал ей горло.
Честно, я ненавидел Психе чуть меньше остальных. Ей просто не повезло побеспокоить меня, когда перестали действовать таблетки.
Когда я снова стал собой.
Я понял, насколько они все меня бесят.
Люди – мерзкие. Я не могу терпеть их рядом, даже если они молчат, даже если только дышат. Знаете, что в людях самое худшее? Они не понимают, что я правда хочу остаться один. Я всегда писал, что нельзя заходить в мою палату! Нельзя разговаривать со мной, прикасаться ко мне, если я не хочу. Забудьте, что я сказал, про Психе, она сама виновата, что сунулась ко мне!
И я даже рад, что так получилось. Пусть здесь тесно и меня постоянно связывают, никто не мешает думать. Шесть раз в день заходят санитары, ставят уколы или приносят еду. В остальное время я погружаюсь глубоко в себя. Но недостаточно глубоко, потому что всегда возвращаюсь в реальность. Из-за таких, как вы, кстати. Это вы мне мешаете своими вопросами, фальшивыми улыбками и якобы заботливыми взглядами. Я ненавижу и вас, потому что вы со мной разговариваете, заставляя возвращаться в этот мерзкий мир и реагировать.
Если бы вас не было, если бы никого вокруг не было, я бы смог запереться в себе.
Я люблю большие открытые пространства. Свет и воздух, и цветы. У меня в голове есть место – бесконечный луг, на котором растут маки, дельфиниумы и фиалки. И ещё трава, высокая, достающая мне до пояса. И воздуха много, чистого воздуха.
Я хочу погрузиться в себя и остаться на поле. Только там я буду счастливым. Но пока не получается.
Постоянно приходится сражаться со всеми, кто пытается мне помешать.
9
Мы сидим в общей комнате и играем в шашки. Мы: я, Эда и Ник. Ольга поссорилась с Ником и, надувшись, закрылась в палате; сестра исчезла куда-то.
Старательно не смотрю на подоконник. Не хочу думать про Кита, потому что знаю, он не вернётся.
Ник рассказал мне, что видел, как его увозили из отделения, спящего и привязанного к носилкам. Хриза не то чтобы вылечить, она даже вернуть всё, как было, не смогла.
Стучу дамкой по доске, отсчитывая ходы. Эда остаётся без половины шашек, Ник будет играть с победителем. Он наблюдает за партией, развалившись в кресле, пока Эда склоняется над доской. Она ничего не рассказала про тот визит Хризы, а я
